Суть заключается в том, что Куайн не видит никакого разумного обоснования для различения, которое Карнап проводит между внутренними и внешними вопросами. Когда внешние силы мироздания сталкиваются с доступными людям поверхностями, они производят шум или оставляют следы на бумаге, по которым люди строят свои концепции относительно того, что происходит. Существуют различные измерения и координаты, в которых можно трактовать эти звуки и следы. Особенно уместно рассмотреть два таких измерения. Одно имеет отношение к истине. Второе касается наших требований к системе классификаций: требований убедительности, понятности, краткости, изящества и тому подобного. Но, согласно Куайну, нет ни нужды, ни оснований для такого деления — для того чтобы рассматривать второе как проблему выбора рамки, а первое как проблему утверждений, сделанных внутри этой рамки. Если люди реагируют на сенсорный опыт, воздействие на свои сенсорные рецепторы, — утверждая при этом, что кварки существуют, или что существуют целые положительные числа, или что существующих во вселенной кварков больше, чем положительных целых чисел, — то в каждом случае это лишь утверждения о том, как люди понимают положение вещей. Классификации могут иметь эстетические и утилитарные достоинства, указанные выше, но и другие классификации могут обладать теми же достоинствами в большей или меньшей степени. Поэтому то, что утверждают все эти люди, является — если поставить вопрос ребром — либо истинным, либо ложным.
По той же причине Куайн отвергает идею дихотомии между аналитическими и синтетическими истинами — идею логического позитивизма во всех его ипостасях, а не только в версии Карнапа. В своем известном эссе «Две догмы эмпиризма» Куайн выделяет эту идею как одну из двух догм, характеризующих «современный» эмпиризм, и настаивает на том, что не существует удовлетворительного способа на практике провести такое разделение. Мы можем, например, предположить, что аналитическая истина — это истина, которая будет верна независимо от того, какова реальность; или что она верна, если ее невозможно отрицать, не впав в противоречие; или что тот, кто считает аналитическую истину ложной, выдает свое непонимание языка, в то время как тот, кто считает ложной синтетическую истину, на самом деле всего лишь заблуждается относительно реальности. Для Куайна все это — вариации на тему одного и того же недоразумения. Все такие высказывания предполагают, что каждая истина имеет собственное значение, определяющее, что требуется от реальности, чтобы истина оказалась истинной.
Куайн считает, что когда наружные силы вторгаются в доступные человеческому восприятию области, они оставляют звуковые и видимые следы, и эти шумы и знаки побуждают делать предположения о том, что в действительности происходит, и позволяют формировать концепции относительно происходящего. Ни одно утверждение относительно следов такого воздействия не способно охарактеризовать всю историю и картину в целом. (Это есть принесший Куайну немалую известность
Предположим, что внешние силы произвели еще одно воздействие на людей и им приходится тогда пересматривать созданные ранее концепции о том, что происходит в реальном мире. Возможно, раньше люди утверждали, что все лебеди — белые, а теперь люди столкнулись с тем фактом, что кто-то увидел черного лебедя. Существует множество способов отреагировать на этот новый чувственный опыт. Можно отбросить старые представления о том, что все лебеди — белые. Можно продолжать утверждать, что все лебеди — белые, а новое наблюдение отбросить, как своего рода иллюзию. Можно продолжать утверждать, что все лебеди — белые, принять, что существует один черный лебедь, и отвергнуть принцип, который исключает сосуществование тех и других. Можно высказаться как за, так и против каждого из этих вариантов. Например, можно обратить внимание на легкость внедрения новой концепции с учетом всех возможных последствий. Но в смысле и значении каждого из этих вариантов выбора, рассмотренных по отдельности, нет ничего, что могло бы заставить предпочесть один вариант другому.