Периодически пикап мчится по изрытым плитам песчаника, там, где дорожные рабочие пытались выровнять трассу скрепером. Тот навалил вдоль дороги земляной вал, который не дает фарам осветить пустыню. Я пролетаю над краем следующей болотины на шестидесяти пяти километрах в час и сразу вижу очередной поворот. Приходится резко тормозить, и все равно едва вписываюсь. Опять начинается прямой участок, я переключаюсь с третьей передачи на четвертую. По сторонам мелькает редкий кустарник.
Очередной заяц.
Очередной забор.
Очередной поворот.
Вдруг я проскакиваю небольшой коричневый знак, указывающий, что дорога заканчивается и начинается тропа в каньон Хорсшу. Торможу, разворачиваюсь на сто восемьдесят, отворачиваю налево и выезжаю на стоянку — простая грунтовая площадка. Там стоят еще три машины и две палатки в начале тропы, несмотря на знаки, запрещающие ставить лагерь на парковке. Разворачиваю пикап и нахожу ровное место рядом со знаком, приглашающим посетителей в каньон Хорсшу национального парка Каньонлендс. После этого убираю разбросанное по кузову снаряжение, разворачиваю пенку и спальник и укладываюсь. В сон я падаю, думая о маршруте Блю-Джон — Хорсшу, на который мне предстоит выйти утром. Ветер раскачивает пикап, напевая органичную колыбельную каньона.
ГЛАВА 9
День четвертый: без пищи и воды
Я верил в веру ради нее самой. Верить, несмотря на абсолютное отчаяние, на все доказательства обратного, не замечать очевидную катастрофу — а что мне еще оставалось?.. Мы намного сильнее, чем сами себе представляем, и вера, — это одна из множества доблестных и долговечных человеческих особенностей. Верить, даже когда все мы, люди, знаем, что нет способа продлить эту жизнь, нет лекарства от нашей неминуемой смерти, — это форма мужества. Продолжать верить в себя… верить во все что угодно, что бы я ни выбрал объектом веры, — это было самым главным…
Лэнс Армстронг. Не о велосипеде
Рассеянный солнечный свет окрашивает завитки нижнего слоя тонкой облачности высоко в небе над пустыней Юты. Я гляжу на облака со дна трещины и думаю: «Закат сегодня будет красивым». Надеюсь, облака не разойдутся и помогут дневному теплу сохраниться чуть дольше. Ранний вечер понедельника, я уже пятьдесят семь часов не спал, прошло пятьдесят часов с того момента, как я попался в этот капкан. И сорок три часа одна и та же песня крутится в моей голове.
Мой усталый и беспокойный мозг — как радиоприемник с постоянно нажатой кнопкой поиска, он тратит силы на то, чтобы отвлечься от ситуации, но попадает все время на одну и ту же станцию. Она передает один и тот же десятисекундный сэмпл. Снова и снова, с одними и теми же словами: «ВВС1, ВВС2, ВВСЗ, ВВС4, ВВС5, ВВС6, ВВС7, ВВС Heaven!» Это даже не песня как таковая. Я чувствую себя доктором Зло,[75] мои планы снова разрушены. Я угрожаю кому-то, размахивая левым кулаком: «Остин Пауэрс, оставь меня в покое, хватит мучить меня!»
Усталость принимает черты лихорадки, от которой мой мозг плавится и впадает в забытье. Мне и прежде доводилось засыпать в неподходящих для этого местах — в Парижском музее, стоя перед какой-то картиной, или на концерте Guns’n’Roses при силе звука 110 децибел. Но я ни разу не испытывал недосыпа такой силы. Подобно болезни, недосыпание нарушает деятельность мозга, лишает мысли рациональности. Может, это и к лучшему, что я не могу спать, иначе меня победила бы гипотермия. Я не могу заснуть. Но то состояние, в котором я сейчас нахожусь, бодрствованием назвать тоже нельзя. Все эти мыслительные миазмы, на которые способен мой мозг, ведут меня прямиком к сумасшествию.
Я помню, как однажды чувствовал себя почти так же, спускаясь в темноте с восточного склона в цирке горы Принстон. Это было в сентябре 2002 года, во время первого захода по четырнадцатитысячникам вместе с моим учителем и тренером по выносливости Терезой Даус-Вебер. К тому времени за сорок восемь часов непрерывного движения мы взошли на семь высоких гор, тянулась вторая ночь похода, позади было девяносто шесть километров и подъем в общей сложности на 7620 метров. И тут мой сонный мозг утратил связь с реальностью.