Я топнула, словно могла привлечь ее внимание. Или вообще чье-то. Как будто мои собственные движения и слова не были так же бесполезны.
«Просто читай через плечо, – сказала я. – В любом случае это отнимает меньше энергии. Ты же знаешь, поначалу у нас ее мало. Если будешь упорствовать – истощишь себя».
Девушка не слушала, не смотрела. Нахмурилась, листнула.
«Если истощишь себя, то потеряешь время, слышишь? Ты потеряешь себя. Спустя недели, месяцы, годы обнаружишь, что блуждаешь где-нибудь в Индиане, или плывешь на лодке по озеру Мичиган, или сидишь на крыше Чикагской торговой палаты, или вместе с птицами летаешь вокруг Рукери-билдинг, удивляясь, как очутилась здесь. Ты этого хочешь?»
Нахмурилась, листнула, нахмурилась, листнула.
К ней, заблудившейся в собственной смерти, было не достучаться. Но что может быть смертоносного в газете? Может, она порезалась бумагой? Может, моя мама была права в том, что простые слова способны превращать мозги в кашу? А может, у этой девушки тоже было слабое сердце?..
Тогда ей следует держаться подальше от газет. Все эти разговоры о войне могут шокировать. А сердце всегда страдает в первую очередь.
Затем я почувствовала на себе пристальный взгляд девушки: горячий, очень горячий. Ей необязательно было со мной разговаривать, я слышала ее мысли: «Кого ты назвала слабой?»
Я шагнула назад: «Я не хотела…»
Ее пальцы листнули, и на этот раз она выдернула газету из рук мужчины. Газета облетела зал, как сокол, как сова, как орел, раскинувший крылья, и упала на стол.
Читатели удивленно переглянулись.
– Наверное, сквозняк, – сказал мужчина.
– Какой еще сквозняк? – спросила женщина.
«Сквозняк», – произнесла я.
Девушка изогнула бровь крутой дугой, словно ее кожу пронзил крючок.
«Как ты?..» – начала я.
Она прижала палец к губам: «Ш-ш-ш».
– Благословите, отец, ибо я грешна. С последней исповеди прошла неделя.
– Говори.
– Я плохо думала о свооей младшей сестре, Тони. Она всем твердит, что выйдет замуж за герцога. А в Америке вообще нет герцогов.
Отец Пол кашлянул.
– Может, она собирается переехать в Англию?
– Как будто это поможет.
Отец опять закашлял и ничего не ответил. Фрэнки хотелось бы лучше его видеть сквозь решетку. Когда он не проповедовал и не вещал об аде, у него было дружелюбное лицо.
– Тони смешная, – продолжала Фрэнки. – Но я не знаю, грех ли так думать, потому что все так о ней говорят.
– Тогда этим всем тоже нужно исповедаться, – ответил священник. – Ты искренне раскаиваешься?
«Нет», – подумала она.
– Да, – сказала она.
– Что-то еще?
– Я почти произнесла имя Господа всуе. Дважды.
– Почти?
– Чик-Чик бросила в меня картошкой до того, как я договорила имя. Во второй раз я почти произнесла, но она стукнула меня ложкой. Чик-Чик не любит, когда поминают имя Господа всуе.
– Мне нравится эта девушка, – сказал отец Пол со своим ужасным ирландским акцентом.
Фрэнки тоже хотелось быть девушкой, которая нравится отцу Полу, но, наверное, она такой не была. Иногда, если сестры не видели, она хватала сырое яйцо и выпивала его. Бывало, что, роясь в холодильнике, зачерпывала горсть «джелло»[8]
и быстро проглатывала. Считается ли грехом есть, когда голодна? Если бы отец был голоден, он бы залез руками в чан с «джелло»? Бывал ли отец Пол по-настоящему голоден или он слишком полон Божьей благодатью? Фрэнки не знала о его полосатых пижамах, о том, как часто ему снится бабушка, которая считала плохой приметой ставить обувь на стол, восхищаться младенцем перед его матерью, вязать с наступлением темноты, если только не знаешь точно, что овцы спят. Бабушка считала, что, поскольку Пол родился ночью, он сможет видеть духов и эльфов, которых она называла «добрым народом». Каждую ночь она велела ему ставить в углу блюдце со сливками, на случай если домовой захочет пить. Его мать говорила, что все это – английская чепуха, что они ирландцы, но бабушка уверяла, что домовые помогают со штопкой всем, особенно ирландцам. Однажды отец Пол проснулся среди ночи и увидел крошечное сморщенное существо, которое пило из чашки.Отец Пол больше всего на свете любил Бога. Но иногда скучал по сказкам об эльфах.
– Еще что-нибудь? – спросил он у Фрэнки.
– Я думала о словах «пока что».
– А что такого в словах «пока что»?
– Я подумываю кое-что сделать, но пока что не сделала.
– А, – произнес отец, словно точно знал, о чем говорит Фрэнки.
Она потянула себя за волосы, которые наконец немного отросли. В приюте осталось не так много парней, которые могли бы смотреть на ее или чью-нибудь еще прическу. За исключением тех мальчиков, кто носил очки с толстыми стеклами или хромал, все они покинули «Хранителей» и отправились прямиком в армию. Некоторые даже улизнули посреди ночи.