13 дверей, за каждой волки

Он говорил серьезно, она это видела. Он сжал ее руку, и она сжала его руку в ответ.

Между ними втиснулась Лоретта.

– Ну все, довольно.

– А что? – спросила Фрэнки.

– Сюда идет сестра Джорджина, – ответила Лоретта. – Она вас увидит, и что тогда будет?

Фрэнки могли выпороть. Могли выгнать из приюта. Но разве это худшее, что могло случиться? Чик-Чик покинула приют прошлой осенью и нашла работу на фабрике в Форест-Парке, где помогала делать торпеды и жила в общежитии с десятью другими девушками. По субботним вечерам они ездили на метро в город, в Христианский центр военнослужащих, где всю ночь напролет танцевали с симпатичными офицерами и моряками. «Любая может найти там себе парня, потанцевать, – рассказывала Чик-Чик Фрэнки в свой первый и последний визит. – Говорю тебе, Фран-чес-ка, вот это жизнь. Я собираюсь поступить к ним, Фрэнки. У них есть женские вспомогательные войска».

У Фрэнки не было отца и не было матери. Ей придется устраиваться в жизни самой. С Сэмом ей это удастся. Она будет не одна. И с Тони все будет хорошо. С Тони всегда все хорошо. Тони не станут наказывать за то, что натворила Фрэнки, Тони слишком юна. Может, она даже обрадуется, когда Фрэнки уйдет.

К счастью для Фрэнки, сестра Джорджина их не видела. Не в этот раз. Монахиня по-прежнему смотрела на самолет, висевший высоко над головой и слегка покачивавшийся от веса призрака. В кабине сидела девушка с разбитым лицом и отчаянно пыталась улететь.

Что ты делаешь, что ты натворила?

Героем моего старшего брата Уильяма был Теодор Рузвельт – охотник на медведей, лошадник и стрелок Тедди Рузвельт. Отец говорил, что это из-за Тедди Уильям так отчаянно рвется на войну. Уильям ненавидел лошадей – точнее, это они его ненавидели. Стрелял он ужасно, и любой уважающий себя медведь сожрал бы его, а кости использовал как зубочистки, но Уильям читал книги Рузвельта как Святое Писание: «Грубые наездники», «Покорение Запада», «Беседы о женственности и детстве», «Америка и мировая война». Когда Германия потопила «Лузитанию», Уильям не мог поверить, что Вудро Вильсон не повел всю американскую армию к немецким границам. Он считал, что тот не мужчина, кто не держит в руке пистолета, кто не желает защищать дом и страну до последней капли крови, своей и чужой, и неважно, как далеко придется ехать. Когда Уильяма признали негодным к службе из-за слабого зрения, он воспринял это как приговор не здоровью, а своей мужественности. Как и многие парни. Словно мерилом человека является количество людей, которых он желает убить. А Уильям желал.

Однако не все выказывали такую ретивость.

* * *

– Эй! – Сэм потянул руки Фрэнки, обвившие его шею. – Не так крепко. Задушишь.

– Прости, – проговорила она.

Последнее время, когда она была с ним, ее охватывал холод, внутри все леденело. Приближался его восемнадцатый день рождения, а война еще не закончилась. Но, может, скоро закончится. Может, антигитлеровская коалиция побьет немцев и японцев. Может, завтра или на следующей неделе она услышит, как обычную радиопередачу прерывает сообщение, что Гитлер капитулировал и больше ни один парень не уйдет воевать.

– Ну же, Фрэнки, отпусти.

Сэм встал и провел пальцами по волосам. Лицо его было бледным и осунувшимся, вокруг глаз пролегли морщинки, словно он внезапно постарел.

– Что случилось?

– Не знаю. – Он покачал головой. – Знаю, конечно. Я должен записаться.

Она поняла, о чем речь, но все равно спросила:

– Куда записаться?

– В армию, глупышка.

– Не называй меня глупышкой, – сказала она, хотя умышленно вела себя именно так. – Ты пока еще не должен записываться.

– Запишусь через пару месяцев.

Он подошел к окну. На спине на темной рубашке у него остались отпечатки ее рук. Фрэнки месила тесто для пирога и была вся в муке, которой перепачкала и Сэма. Она решила не говорить ему, пусть остается с отметинами.

– Все должны служить, – сказала она после паузы.

– Ты не должна, – возразил он, оглянувшись через плечо.

Она не поняла, что он хочет этим сказать.

– Мой брат Вито ушел служить. И с ним все хорошо.

– Не со всеми все хорошо, Фрэнки.

– Я знаю. Но с Вито все будет хорошо, и с тобой тоже.

– От одного твоего желания ничего не зависит, – произнес он.

В ней вспыхнул гнев, словно от спички, и растопил холодный комок внутри.

– Зачем ты мне такое говоришь? Зачем хочешь, чтобы я волновалась за брата? Зачем хочешь, чтобы волновалась за тебя?

Он засунул руки в карманы и, глядя в окно, что-то пробормотал. Она не расслышала и переспросила:

– Что?

Он слегка повернул голову, так, что Фрэнки видела половину его лица.

– Я сказал, что боюсь.

Она открыла рот, но не вымолвила ни слова. Вито никогда не писал, что боится, хотя, возможно, боялся.

А потом Сэм напугал ее: он заплакал.

Не зная, что делать, она взяла его лицо в руки и целовала, пока соль не высохла на ее коже.

* * *