13 дверей, за каждой волки

– Германия капитулировала. Война закончилась!

* * *

Фрэнки шла домой по улицам, бурлящим импровизированным праздником, – люди целовались и смеялись, вальсировали и обнимались. Ее же собственные эмоции метались между счастьем и горем. Счастьем оттого, что Вито скоро вернется домой, и горем потому, что для Сэма слишком поздно – и для многих других слишком поздно. Прежде чем открыть дверь в квартиру за обувным магазином, она стерла с лица все слезы счастья и грусти, потому что не хотела объяснять их Коре, Бернис или Аде и вообще никому. Но ее опасения оказались напрасны: ей повезло, что в кои-то веки в квартире никого не было, а на кухонном столе лежало адресованное ей письмо.

Дорогая Фрэнки,

тебе и твоей сестре нужно кое с кем встретиться. Я заберу вас в следующую субботу в полдень, и мы пойдем вместе. Вам нужно знать. Отцу не говори.

Люблю,

тетя Марион

«Пойдем? Куда?» – подумала Фрэнки. Она не видела тетю Марион с того дня в приюте. И с кем встретиться? Что знать? Непонятно почему на нее нахлынул страх, заставив стиснуть зубы и сделав шаги медленными и тяжелыми. Всю неделю девушки в офисе болтали об окончании войны, о женихах и мужьях, которые вернутся домой, о вкусе сахара, стейка и настоящего сливочного масла, а Фрэнки с трудом заставляла себя отвечать. Нэнси подавала ей тосты, и она ела, не чувствуя вкуса, во рту так пересыхало, что она не могла отличить хлеб от собственного языка.

Наступила суббота, и пришла тетя Марион, как всегда, крепкая, со своей огромной сумкой. Тетя Марион сказала Аде, что заберет племянниц на ланч.

– Как… мило, – выдавила Ада. Ее губы сжались, что могло бы напоминать улыбку, если бы ее рот и мышцы помнили, как улыбаться, если бы Ада была достаточно рада, или достаточно довольна, или хотя бы достаточно вежлива. – Уверена, что они этого заслуживают.

На ланч они не пошли. Вместо этого тетя Марион села вместе с Фрэнки и Тони в трамвай. Они около получаса молча ехали на запад по районам, которые Фрэнки раньше никогда не видела. Добравшись до Наррангасетта и Монтроза, они пошли пешком. И только когда они приблизились к огромному комплексу зданий, которые показались Фрэнки какими-то средневековыми: из Англии или еще откуда-то, с придворными, рыцарями и запертыми в башнях королевами, – только тогда тетя Марион сказала:

– Крепитесь, девочки. Обе.

– Крепиться? А что это за место? – нетерпеливо спросила Тони.

– Это больница, – ответила тетя Марион.

Тони тряхнула головой, перья на ее шляпке качнулись.

– А кто болен?

«Все, – прошептала я. Мой “нерот” пересох, а “негорло” сжалось. – Здесь все больны».

Даже мертвые. Особенно мертвые. Они здесь так и кишели, неугомонные и жуткие. Вот зашатался и упал солдат Гражданской войны со шпагой в животе. Жертвы Великого чикагского пожара ползали на обгоревших руках и обугленных коленях. Мужчина душил женщину, а за нею девять других ждали своей очереди. Еще один мужчина отреза`л себе левую руку и провозглашал всем и никому: «Она отрастет снова». И поскольку он был призраком, она действительно отрастала.

Хотя Фрэнки не могла видеть призраков, какой-то самой глубокой и бессловесной частью души она ощущала их бестелесную боль и тревожное возбуждение. Она остановилась перед входом и схватила тетю Марион под локоть. Огромная сумка на запястье тети раскачивалась, как маятник.

– Я не войду, пока вы не скажете нам, что происходит, – заявила Фрэнки.

– Как я и сказала, это больница. Государственная больница.

– И что?

– Люди называют ее по-другому, Фрэнки. Даннинг.

Тони поморщилась в замешательстве.

– Лечебница для душевнобольных? Но…

– Зачем мы сюда приехали? – Голос Фрэнки от тревоги стал высоким и звонким.

Тетя Марион крепко прижала локтем руку Фрэнки к своему телу, удерживая сумку от раскачивания.

– Мы пришли к вашей матери.

Вот что Фрэнки знала о своей матери. Ее звали Катерина Коста. Она приплыла на корабле в Америку с Сицилии в 1918 году. Она была красивой, с длинными темными кудрявыми волосами, большими шоколадными глазами и загорелой кожей. Она ни слова не знала по-английски, но встретила сапожника, отца Фрэнки, и вышла за него замуж. Они жили в квартире за обувной лавкой. Она родила троих детей: Витторио, Франческу и Антонину, которые сделали ее такой счастливой. Вот почему все были потрясены, когда она достала пистолет из ящика стола в лавке. Но она только хотела посмотреть, как нажимать на курок, она никого не хотела застрелить, никогда бы не совершила такого греха. Отец Фрэнки выбросил пистолет и отдал детей в приют, чтобы их мама могла отдохнуть. Через некоторое время она оправилась. Все вернулись из приюта. Родители пытались завести еще одного ребенка, но мама Фрэнки умерла, и младенец – тоже.

Мама Фрэнки умерла. Мама Фрэнки была мертва.

Но она не была мертва.

Она не была мертва.

Она…