В кабинете товарища Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов. Кабинет открыт. Он просто бросил все это в свободном доступе. Заходи, бери, кто хочет. Ну, как так-то? Комнаты в организациях многие выглядят так, будто там ураган прошел. Теперь ещё встали трамваи и троллейбусы, перестало работать отопление. Постепенно начинается массовый грабеж магазинов и складов под лозунгом: «Не оставлять же немцам». Сам видел, пока к вам ехал. Отряды милиции не справляются. Товарищ Сталин уже, правда, отдал приказ немедленно возобновить в Москве движение транспорта, работу предприятий торговли и общепита, и, самое главное, медицинских учреждений. Знаете, что интересно? Когда ему доложили о творящемся в городе, Иосиф Виссарионович ответил: «Ну, ничего… Я думал, хуже будет». Первый раз видел от него столь спокойную реакцию на полнейший бедлам. Ладно, не об этом речь. Сейчас уже все приводят в норму. Людей в том числе. Значит, по поводу вашей группы. Выдвигаетесь сейчас же. Вещи собраны?
— Конечно, — Лиза, которая в момент появления Тихонова, маячила за широкой чекистской спиной, тарелку с картошкой на стол водрузила ещё в начале его рассказа, а потом так и осталась стоять чуть в стороне.
— Хорошо. Выйдете из города через Волоколамское направление…
— Так там же… — Девчонка начала говорить, перебив Тихонова, но потом покосилась на меня и замолчала. Судя по всему, сочла лишним обсуждать распоряжение майора.
— Да. Там враг. Вам нужно попасть, условно говоря, в плен. Вы — Долгоруковы. Документы я привез. Старые, потёртые. Не поймёшь, что только сделали. Никаноровна скажет, мол, прятали все это время. Немцы не верят коммунистам, которые сдаются или даже, отбиваясь во время сражения, «случайно» оказываются в их руках. Вот в чем дело. Мы пытались, но это не работает. Относятся с подозрением. Они делают ставку на тех, кого советская власть сильно обидела. Если были репрессированные в семье, или сами в лагере отметились, так вообще хорошо. Уж в этом плане удачнее ваших личностей вряд ли найдешь. То есть, для вас они — спасители. Вот так. Большой плюс в том, что Фон Бок считает, будто с оккупированными территориями, а в частности с людьми на них, надо обращаться нормально. Не ради самих людей, естественно. Ради дисциплины в немецких войсках. При этом, славянские народы в его видении чуть ли не тупые аборигены. Так что, когда проберетесь к нему, заметьте, не «если», а «когда», на самом деле будет проще, чем с кем-то другим. Что нам нужно? Все данные о наступлении немецкой армии в направлении Москвы. Сейчас это — самый важный момент. Они верят, будто все, победа в кармане. Думают, нанесенные потери не дадут нам восстановиться. Разведка донесла, будто там, в Берлине идёт разговор о том, что между Фон Боком и Москвой чуть ли не чистое поле. Нам нужны точные данные, их стратегические намётки. Но по большому счету, все, что имеет значение. А значение сейчас имеет все. Ясно? Времени нет. Поэтому берете приготовленные вещи и уходите…
— Товарищ майор государственной безопасности, прошу разрешить участвовать в выполнении задания данной диверсионной группы. — Не знаю, что это было. Правда. Но я вскочил с места, вытянулся в струнку и обратился к Тихонову, как положено. Просто… Да, книга. Да, моя жизнь. Хочу ее обратно. Но… Черт. Короче, не пойдет туда девчонка вдвоем с бабкой-демоном и все тут.
— Симонов, ты чего? — Никита Пахомович смотрел на меня впервые за все время, сколько я с ним пересекался по прихоти судьбы, с удивлением во взгляде. — Жар опять? Лихорадит?
— Товарищ майор, вы правильно отметили, они — Долгоруковы. Нет гарантий, что, оказавшись у немцев, не перебегут на сторону врага. Сами подумайте.
Со стороны девчонки раздался звук, похожий то ли на всхлип, то ли на истеричный смех. Я не поворачивался и не смотрел в этот момент на нее. Всем видом демонстрируя Никите Пахомовичу искренность своих намерений и рвение выполнить долг советского человека, настоящего чекиста. Мол, двигает мной лишь желание обезопасить нас от предательства со стороны бывших дворян, ибо, веры нет сейчас никому. Не говорить же настоящую причину, что меня тупо кроет волнение за одну блондинистую стервозную особу.
— Товарищ майор, если случится то, что я говорю, понимаете, сколь опасное оружие окажется у Фон Бока, — я смотрел по-прежнему лишь на Тихонова.
— Я думал об этом. Но… — майор покосился сначала на бабулю, потом на Лизоньку, но, видимо, решил, раз уж я говорю не скрываясь, то ему точно можно не просить посторонних удалиться. Как-то глупо это будет. — Есть некоторые рычаги давления.
Я вполне понимал, без определенного поводка сотрудник народного комиссариата, человек, имеющий отношений к государственной безопасности, знающий подноготную этих двух женщин, их в руки немцам не отпустил бы. Иначе сидел бы Тихонов не здесь, и работал бы не на Лубянке, а на тракторе в поле.