– Да? – изумился я. – Но, по-моему, в этой сцене нет ничего забавного. Хотя я очень не люблю «Молодую гвардию», мне жаль подростков, которые погибли из-за того, что решили расклеивать листовки.
– Ты бы тоже не удержался от хохота, – фыркнула Кока, – ну представь: полная тишина в зале, по сцене мечутся лучи прожекторов, потом звучат барабанная дробь и стук в дверь. Актриса, играющая мать Кошевого, заламывает руки и начинает причитать: «Ой, чует мое сердце, ой, плачет сердечко, ой, горе! Кто там?» А из-за двери отвечают: «Да не убивайтеся вы так, то ХЕСТАПО!» Ну представляешь? «То!» «ХЕСТАПО!» «Не убивайтеся так!»
Я хмыкнул, действительно, трагичность момента была «сбита» провинциальным акцентом. Хорошо хоть в «Медее» все звучало более или менее нормально, хотя меня раздражали актрисы, беспрестанно падающие на колени и воздевающие руки к небу. Но еще меньше мне нравится, когда дамы начинают проделывать нечто подобное в жизни!
– Белла, – трагическим голосом вещала Клара, – я дрянь, я виновата, я негодяйка…
Мое терпение кончилось.
– Послушай, скажи наконец, в чем дело!
Клара набрала полную грудь воздуха.
– Хорошо. Я взяла у дяди десять тысяч долларов, пачку из стола.
– Зачем? – подскочила Белла.
– Ты украла деньги? – воскликнул я.
– Нет!
– Но сама же только что сказала: унесла пачку.
– Да.
– Значит, украла!
– Нет.
Я разозлился.
– Послушай, ангел мой, время позднее, лично мне давно хочется лечь в кровать. Реши, пожалуйста, брала ты деньги или нет.
– Да, вытащила, но не украла. Положила их себе под подушку.
– Зачем? – недоуменно повторила Белла.
– На очень видное место, – затараторила Клара, – Лариса каждый день перестилает постель и должна была обнаружить баксы. Она бы точно понесла их Сергею Петровичу. Вот так!
И девушка обвела нас торжествующим взглядом.
– Извини, – вздохнул я, – честно говоря, не понимаю смысла задуманного. Взять деньги и положить так, чтобы их нашли? Чего ты хотела добиться?
– Дядя позвал бы меня… Я сказала бы, что ничего не знаю, что глупо прятать украденные деньги под свою же подушку, ведь идиотство, да?
– Ага, – кивнула Белла, – глупее и не придумаешь!
– Вот! Я хотела внушить дяде, что доллары взяла Белла!
– И сунула тебе в постель? – хмыкнул я.
– Да!
– Зачем?
– Чтобы меня оболгать и опорочить! Дядя должен был обозлиться и наказать ее! – закричала Клара, вновь рушась на колени. – Но вышло-то иначе! Он меня даже слушать не захотел, все изорвал…
– И тогда ты озвучила мне мысль про Беллу, – покачал я головой.
– Да!!! О-о-о, какая я дрянь! Прости, Беллочка, прости.
Дочь Кузьминского широко распахнула глаза. Честно говоря, зная ее взрывной темперамент, я перепугался. Сейчас Белла кинется на Клару, и от последней полетят клочки по закоулочкам…
Но неожиданно ничего подобного не произошло. Белла шлепнулась рядом с Кларой.
– Это ты меня прости! Я издевалась над тобой постоянно.
– Ты святая, а я дрянь!
– Нет, наоборот, это я довела тебя до такого поступка!
– Беллочка!
– Кларочка!!!
Одновременно заревев, девчонки бросились друг другу на шею. Я вздохнул с облегчением и спросил:
– Ну что, пойдем объясняться к Сергею Петровичу?
– Нет, – хором ответили капризницы.
Потом Белла добавила:
– Мы сами, без тебя.
– Ладно, – кивнул я, – только скажи, Клара, ты когда брала пачку, в столе еще лежали деньги?
– Ага, – кивнула она, – много, точно не знаю сколько.
Я пошел к себе и лег в кровать. Тело налилось свинцовой тяжестью, глаза начали слипаться. Больше всего я устал от женских истерик и от выяснения отношений. По мне, так легче вырыть канаву или протопать пешком пятьдесят километров, чем разбираться с дамами, выслушивая, кто кому что сказал! Вот поэтому я и не женился до сих пор, хотя пару раз чуть было не сморозил глупость.
Внезапно дверь в мою комнату распахнулась.
– Иван Павлович! – взвизгнула Лариса.
Я вынырнул из объятий Морфея и сел.
– Что тебе?
– Там…
– Где?
– В гостиной… на люстре…
– Что?
– Висит…
Я нашарил тапки.
– Лариса! Умоляю, иди спать.
– Я только вас разбудила, – шепотом заявила экономка, – вы лишь гляньте… Может, мне кажется, может, я сошла с ума, а?
Пришлось надеть халат и идти за прислугой.
– Я убрала в столовой, – тихонько объясняла Лариса, – и решила посмотреть, все ли в гостиной в порядке, открыла дверь… а там… висит… Вот и не знаю, вдруг это глюки, а?
Нора платит мне отличный оклад и зимой предоставляет две недели отдыха. До сих пор я был доволен условиями труда, но сейчас в голову закралась мысль: может, попросить еще один отпуск? Летом? Честно говоря, живя в доме у Кузьминского, я устал, словно охотничий пес. Ни одной ночи не удалось поспать спокойно.
Я открыл дверь гостиной и вздрогнул. В большой комнате никогда не задергивают занавески. Дом Сергея Петровича стоит на участке размером с гектар, соседей поблизости нет, стесняться некого. Лунный свет бил в окно. В его серых лучах мебель: диваны, кресла, маленькие столики, ковер – казалась черной. Мизансцена напоминала кадр из триллера, а особенно ужасной ее делало нечто, очень похожее на женскую фигуру, свисавшую с большой люстры.