13 плюс

А потом уже мы убегали врассыпную, а за нами бежали менты в форме и тоже давали пенделей отстающим.

…

Уже по дороге домой — Пашка не отпустил меня одного, а провожал до самого конца — я спросил:

— Паш, а кто выиграл-то сегодня?

— Как кто? — удивился он. — Мы, конечно. И стульев больше поломали, и накостыляли им — нас же вон сколько было!

— Нет, а счет-то какой, чисто по игре? Я про футбол…

— А-а-а… ну, сейчас вот доедем — по тиви глянем. В новостях уже сообщают, наверное.

Не понял

Проснувшись по будильнику, Василий лежал с закрытыми глазами целых пять минут. А потом еще десять, раздумывая, как было бы хорошо не плестись в такую рань в школу. Подумаешь, выпускной класс! А если на улице темно, и черная грязь, и поздний ноябрь, и туман, и Светка вчера ни разу не посмотрела в его сторону, хоть у него был новый галстук, подаренный родителями на день рождения? Он полежал еще пять минут, но тут в комнату заглянула мать:

— Лежишь?

— Уже встаю, встаю…

— Да лежи уж дальше тогда… Эпидемию у вас объявили. Так что можешь спать спокойно. Мы — на работу. Днем хлеба купи сбегай.

И тут же прикрыла дверь. Потом они там с отцом потолкались в прихожей, иногда сталкиваясь в тесноте и посмеиваясь, прожужжали молнии курток и сапогов, щелкнул замок, грохнула далеко внизу тяжелая железная дверь.

Ну, все, теперь можно спать дальше.

Василий поворочался с бока на бок, взбил подушку, потом перевернул ее прохладной стороной кверху. Голове не лежалось. Уху было больно на каких-то комках под наволочкой и наперником. Он поискал, потыкал пальцами — нет там ничего. Прилег — неудобно. Тогда лег на спину. По потолку мелькал свет от проходящих внизу машин. Иногда свет был красным. Не спалось.

Вот же гадство какое! Когда можно спать — совершенно не спится!

Он повернулся носом к стенке, попытался, закрыв глаза, посчитать слонов или просто так посчитать медленно и раздельно через «и» — и-раз, и-два, и-три… Но тут где-то вверху и чуть наискосок заработала дрель, отчего завибрировала вся стена.

«А, чтоб тебя!» — подумал Васька.

Наверху что-то грохнуло, и тут же наступила тишина.

А он встал, закинул белье в шкаф, сложил диван и пошел умываться.

Над раковиной висело большое зеркало. Раньше было меньше раза в три, но то Василий раскокал еще в детстве, стреляя из маленького лука стрелами с резиновыми присосками. В шкаф в большой комнате родители стрелять запретили, потому что оставались круглые следы. В стену на кухне — стрела сразу отваливалась. А в зеркало, прицелившись в свое отражение, выходило просто здорово. И присасывалось намертво. Он тогда дернул и снес зеркало. Потом неделю выметали мелкие острые осколки. Зеркало так грохнуло, что чуть ли не в пыль. А отец принес из магазина новое и сам посадил его на скобки, да еще приклеил сзади на клей — чтобы уж наверняка.

В зеркале отражался Василий Павлов, как он есть. Худой, длинный, рыжий, конопатый. Веснушки разбегались по лицу, спускались по шее и густо усеивали плечи. Он даже загорать летом не ходил, потому что загар «не прилипал». Кожа только краснела и облазила, и все равно оставалась белая в мелких веснушках.

Вот и эти веснушки были лишними в его жизни. Вот когда у девушки веснушки — они милые и симпатичные. А парень должен быть «брутален» — так говорил друг Сашка из соседнего подъезда, с которым иногда украдкой покуривали на общем балконе, разделенном тонкой перегородкой.

— Эх, — вздохнул Васька, — брутален…

Да если бы брутален, а не рыж и конопат, так Светка бы…

А что — бы? Дала бы? Он неуверенно хмыкнул, провел рукой по зеркалу, стирая испарину со стекла. Как в кино стерлось и изображение, картинка, а под ней оказался — ого, вот это брутальный!

Черноволосый крепыш с покрытой курчавой порослью мощной грудью, ярко синими глазами и щетиной на пол-лица смотрел на Ваську из зеркала, протянув к стеклу мощную руку с какой-то татуировкой.

«Сон,» — понял Василий, — «Я просто еще сплю».

А раз сон, можно делать все, что хочешь. Он повернулся боком, согнул в локте руку, напряг бицепс. В зеркале бицепс был сантиметров пятьдесят — он знал это, потому что давно пытался «накачать» мускулы и каждый день раз по сто поднимал и опускал гантели, а потом измерял мускулы. То, что он видел в зеркале, было ровно вдвое больше, чем было у него. Васька посмотрел на свою руку. Рука была загорелая, в мячиках мышц и в синих канатиках вен под матово блестящей кожей. На бицепсе сбоку был искусно выколот щит, расчерченный как шахматная доска.

«Брутален…,» — и тут же вторая мысль. — «Сбылась мечта идиота».

По читанным не раз рассказам полагалось еше посмотреть в трусы, но он же не дурак озабоченный! Поэтому он просто вытерся и пошел на кухню, щелкнув при входе кнопкой пульта. В телевизоре сразу громко заорали какие-то мужики, кривляющиеся у микрофона. Васька взглянул на это безобразие, вздохнул вслух:

— Блин, на Спорт надо…

И телевизор сам переключился на программу «Спорт».

«Хороший сон. Четкий».

Но если все так само, то можно ведь… Он подошел к окну, отдернул штору.

— Убрать машины!

Внизу наступила тишина.