13 привидений

«Призрак», – подумал Максим, раскачиваясь на скрипящем стуле. Он оторвался от экрана, подошел к кухонной столешнице и снял с подставки пузатый чайник. Включил холодную воду. «Я познакомился с призраком».

Чайник наполнился, вода пошла верхом, заструилась по руке. Максим рассеянно улыбнулся и закрыл кран. «Этан – призрак».

Фотографии говорили об обратном. Никакого сходства. К тому же Хикс-режиссер не дожил до седин Хикса-журналиста. Призраки ведь не стареют?

Максим протер чайник полотенцем, водрузил на подставку и вернулся за ноутбук, чтобы дать поисковику шанс реабилитироваться.

Этан Хикс. Найти.

Этан Хикс журналист. Найти.

Театр станции Элдвич. Найти.

Помогите попасть в театр станции Элдвич. Найти.

ПОМОГИТЕ…

Спустя час он читал статью об Уильяме Терриссе.

Уильям Чарльз Джеймс Льюин взял сценический псевдоним Уильям Террисс в 1868 году. В 1871 году играл первые роли в Обществе комедии инновационного режиссера Тома Робертсона при театре принца Уэльского. Террисс стремительно обрел популярность, положив в актерскую копилку роли в «Робин Гуде» и «Ребекке». В 1880 году примкнул к Генри Ирвингу в театре «Лицеум», актеры подружились. После «Огней Гавани» Террисс и актриса Джесси Миллвард как любители выступали в Великобритании и Соединенных Штатах. Затем был театр «Адельфи» и роли с мелодраматическим уклоном, и Ричард Арчер Принс с ножом, оборвавшим карьеру Террисса. К декабрю 1897 года Принс представлял собой безработную, пьющую, психически нестабильную личность. За два дня до убийства он и Террисс спорили о чем-то в гримерке – актеры «Адельфи» слышали истеричные крики Принса и категоричные ответы Террисса. Вскоре лондонская пресса тиражировала кровавую сенсацию. Террисс был похоронен на викторианском кладбище Бромптон, а Принс отправился в мужской блок Бродмурского сумасшедшего дома для преступников, в котором умер спустя сорок лет.

– Бромптон… Бродмур… Бр-р-р… – сонно сказал Максим, закрыл ноутбук и отправился в гостиную.

Там, лежа на раскладном диванчике для гостей, коих не случалось с прошлогоднего приезда младшего брата, он подключил к диктофону наушники и запустил последний файл. Беседы с Этаном копились в черном прямоугольном корпусе, Максим не прослушивал их до этого дня, вернее ночи, каждый раз забывая скинуть записи на компьютер.

Он поморщился от звучания своего голоса: непривычного, грубоватого, поспешного в построении фраз. Приготовился к звенящей хрипотце Старикана, но услышал только шипение.

Шум. И больше ничего.

Там, где должен был говорить Старикан, запись молчала.

Максим нажал «стоп», выбрал другой файл, включил. Через пять минут пролистал в начало списка. «Пуск».

То же самое. Его собственный голос и фоновые станционные шумы. Диктофон игнорировал Старикана, будто частота его голоса выбивалась за слышимый человеческим ухом диапазон.

Максим положил диктофон на пол, выключил светильник и натянул одеяло до колючего подбородка. Какое-то время он лежал с открытыми в темноту глазами, нерешительный и растерянный, словно мальчишка, робеющий заговорить с миловидной девочкой.

– Как?.. – наконец сорвалось с его губ, но это уже был сон, дорога в ночь, тишина перед танцем.

В сновидении он вальсировал с Ритой Хейворт, с принцессой, с изящным сиянием Голливуда, с мечтой. Рита была в легендарном черном платье без бретелей и длинных перчатках из «Джильды». Волосы актрисы рассыпались по плечам – огненно-рыжая волнистая грива, от которой пахло медом. Она улыбалась ему во сне, они были знакомы, а их молчание было интимным.

Но вдруг движения Риты сломались, Максим подхватил ее, опустил на пол. Лицо актрисы исказила мука узнавания, тень слабоумия, боль и старость. Голова Риты билась на его коленях, она пыталась что-то сказать, но выталкивала лишь бессвязные слова. Болезнь Альцгеймера прогрессировала. Тело таяло, усыхало. Изящная молочная нога, маняще выбивающаяся из разреза в черном шелке, за минуту превратилась в обтянутую пергаментной кожей кость. Максим закричал – в кошмаре, на пустой сцене мюзик-холла, Рита Хейворт не кричала, она умерла.

Духота и неспешность старых линий метро преследовала его несколько недель. Максим искал Старикана.

Писк закрывающихся дверей, станции, информационные щиты, указатели. Лондонская «труба» будила приступы паники. От любви не осталось и следа. Бесконечные минуты, проведенные около карт, у подсвеченной кромки платформ, туманили разум. В грудной клетке плющом разрасталась безнадега.

Поезда замедлялись. Поезда ускорялись. Голос чеканил названия станций.

Эскалаторы ныряли под землю. Лестницы оканчивались изогнутыми платформами. В узких туннелях между станциями пытались разминуться люди.

Максим нашел Старикана на месте их первой встречи. Этан Хикс поманил его с площадки станции «Элдвич», к которой спускались грязные ступени.

Максим сбежал вниз, чувствуя радость и страх. Старикан погрузил три пальца во вмятины тульи и приветственно приподнял шляпу.

– Я ждал вас, – сказал он и протянул длинный фонарик. – Идемте.