13 разных историй

Не прошло и пятнадцати минут, как Витяй назубок  знал всё, что ему нужно было говорить. Это для него было  совершенные пустяки, потому что он, например, поглядев   раз в кино «Карнавальную ночь», наизусть запомнил, что   там болтал выпивший лектор, и даже показывал его ребятам.

Генрих подвёл его к толстому и сказал, что Витяй уже знает текст.

 —  Хорошо, — кивнул тот. — Давай попробуем. Генрих, покажи ему, где стоять.

Сам толстяк уселся за стол, на котором лежали бумаги, а Витяя поставили напротив.

  —   Стой вот тут. Представь, что это перед тобой комендант Некашкин, а ты уговариваешь его устроить для ребят площадку. Запомнил текст?

 —   Запомнил, — твёрдо сказал Витяй.

Все на него уставились. В ателье сделалось тихо. Витяй проглотил слюну и начал. При этом он не узнавал своего голоса. Будто говорил не он, а вставленный ему в рот динамик. Одуванчик поглядывал на бумажный листок, который положил перед собой, и отвечал Витяю за коменданта. Но, как Витяй ни силился, а представить, что перед ним сидит комендант, не мог. И всё-таки толстяк сказал :  

 —  Ладно. Думаю, с актёром пойдёт!

Он то же самое проделывал с другими. С рыженьким бились долго. Он очень торопился, путал слова и так размахивал руками, что Генрих пообещал ему их связать.

Потом ещё несколько раз всё повторяли для главного  режиссёра. Витяй почувствовал, что скоро захочет есть. 

 —  Готовиться! В гримёрную!— скомандовал Владимир Павлович, прослушав всех.

В гримёрной пахло чем-то сладким и щекотало в носу. Там стояли кресла, на которых можно было крутиться. Вместо стен кругом зеркала. Возле них на стеклянных полках всякие цветные баночки и флакончики и разного цвета усы и бороды и целые причёски. Так вот зачем был нужен студии тот самый человеческий волос!

Девушка в белом халате усадила Витяя в кресло и намазала его светло-коричневой краской. Нос его перестал блестеть, но веснушки выглядывали по-прежнему. Витяй хотел было попросить, чтобы ему приклеили хохолок, но не решился.

Он только спустился с кресла, в которое забрался  петроградский мальчишка, как из соседней гримёрной явился рослый дядька в задранной на затылок поношенной шляпе и при этом в косоворотке и морском кителе.

 Под носом рыжей щёточкой усики, а глаза круглые, удивлённые. Поднял руку и говорит :

   —  Привет всей команде!

Витяй только посмотрел — так и прыснул со смеха. Откуда только тут взялся такой?! И вдруг видит — как же это сразу не догадался! — да ведь это самый смешной артист. Его каждый мальчишка в городе знает. Только он покажется на экране,— все уже заранее хохочут. Раз Витяй с Лёшкой его увидели на улице и обомлели, потому что уж никак не ожидали, что такой артист и просто так ходит по улицам! Но тут же расхохотались, а потом смотрят, и все кругом, глядя на него, улыбаются. Хотя никого артист не смешил, а просто шёл с корзиночкой пирожных на верёвочке—-и всё. Но это было на улице, а тут, подумайте-ка, совсем рядом! Вот он выпятил грудь и спрашивает :

— Ну, как я, а?

— По-моему, нормально, Василий Васильевич,— говорит Генрих.

— А это и есть ватага?

— Это три Вовки на пробу с вами.

— Всё хорошие парни, —кивнул Василий Васильевич. И тут только Витяй понял, что это и есть тот самый артист, который будет играть коменданта Некашкина. Ну и попал же он, Витяй, в историю! Да ему и слова не вымолвить рядом с таким артистом. Да он, во-первых, как посмотрит на него, так и начнёт хохотать. Витяй только хотел поделиться этим с Лёшкой, но лишь взглянул на него и видит — Лёшка замер с дурацкой улыбкой и не мигая глядит на Василия Васильевича. Наверное, сам не верит, что с ним в одной комнате очутился.

Но тут как раз кончили мазать последнего мальчишку, и все пошли в ателье.

Сперва снимали рыженького. Он должен был кричать в аппарат, будто перед ним не ящик, а ребячья ватага. Зажгли прожекторы и направили на рыжего. От такого сильного света он весь стал сиреневым. Сперва мальчишка жмурился и у него текли слёзы. Потому что попробуй глядеть, когда на тебя шпарит свет прожекторов, наверно, не меньше чем с трёх военных кораблей! Наконец он всё-таки привык, но только открыл рот, как съёмку остановили.  

— Сто-оп! — закричал Чукреев.

Свет выключили, и в ателье сразу сделалось темно, как ночью, но это только казалось, потому что на самом деле было светлее, чем при электричестве в квартире.

Владимир Павлович объяснил рыжему, что торопиться не надо. Толстый во второй раз закричал: «Начали! Мотор!» Светлана опять хлопнула перед носом рыжего деревянной хлопушкой с номером, и мальчишка начал говорить своё. Но в этот момент издали послышался стук. Маленький остроносый человек с радионаушниками на голове, который сидел в стороне и крутил ручки каких-то аппаратов, вскочил с места.

— Сто-оп! — крикнул он. — Посторонние звуки!

Режиссёр немедленно остановил съёмку. Опять погасли прожекторы.

—  Тишина! — громко позвал Чукреев. — Тиши-и-на-а! Где Тишина?

Из глубины ателье появилась обыкновенная тётка.

 — Я — Тишина! — сказала она.

—  В чём дело? Почему шум в ателье?

 Это не в ателье, — сказала тётка, которая называлась Тишиной. — Это монтёры внизу стучат.