13 разных историй

А дальше произошло нечто, никем не предвиденное, такое, о чём и рассказывать — только расстраиваться.

Счастливый тем, что старанья его не пропали даром и должное впечатление произведено, Витяй снял берет и, поклонившись, как учили в школе, сказал :

 — Здравствуйте!

И вдруг у всех, кто был в комнате, одновременно вытянулись лица. Владимир Павлович Чукреев вскочил со стула и так посмотрел на Витяя, что можно было подумать, увидел зашедшего на студию ихтиозавра. Он хотел что-то сказать, но только открыл рот и, не произнеся ни звука, снова опустился на стул. Глаза Генриха, казалось, пробьют очки и вот-вот выскочат наружу. Толстый Одуванчик застыл с обалделым выражением на лице. Маг окаменел в кресле, резко повернувшись в сторону Витяя, а Светлана негромко ахнула и сжала руками голову.

Витяй понял, что произошло что-то страшное. Но что? Немая картина продолжалась несколько секунд. Затем всё выяснилось. Одним прыжком рослый Чукреев очутился около Витяя и, ткнув пальцем в его надушенный ёжик, хрипло, как будто от ужаса лишился голоса, крикнул:

— Кто?! Кто это сделал?

Витяй погладил себя по ровному месту, где ещё вчера торчал нелепый хохолок.

 — Я. Я сам, — запинаясь, произнёс он и понял, что натворил что-то неладное.

Владимир Павлович заходил по комнате. Он гневно сверкал глазами на всех, кто в ней был.

— Чудовищно! Феноменальная бестолковщина. . . Кто проглядел?! Кто не предупредил его?

 Одуванчик и Генрих сделались красными, как маки. Молча они уткнулись глазами в пол.

 — Ты видишь, Маг... Ты видишь? И я годами работаю с такими помощничками! Режиссёры, ассистенты — деятели! . . — выкрикивал Чукреев уже не грозным, а скорее плачущим тоном. — Ах, какой материал сгубили! . . Что это была за славная физиономия с хохолком! Григорий Михайлович, когда я ему показывал пробу, смеялся, как ребёнок... А что это теперь — образцовая английская школа, ребёнок — мечта классной воспитательницы, гогочка-мальчик?! Нет, не могу! . . Всё насмарку! . . Ну, куда мы с ним теперь?!

Сердце Витяя провалилось к подошвам новых ботинок и больше уже не поднималось. Поняв, в чём дело, он всё ещё гладил бывший хохолок, словно от этого волосы могли вырасти. Даже Лёшка, который ещё недавно до конца не верил в успех Витяя, теперь имел растерянный вид.

  — Как это ты ещё веснушки себе не стёр?— спросил Маг.

  — Наша вина. . . Моя, Владимир Павлович,— выдавил из себя Генрих.

  — Что мне от ваших признаний, — махнул рукой Чукреев и опять повернулся к Витяю.

 — Сколько нужно отращивать такой хохол?

Витяй пожал плечами. Откуда он знал. До вчерашнего дня он не стригся с половины лета.

  — Месяц, не больше! — пришла на помощь Светлана.

 — Месяц! — Чукреев свистнул, как мальчишка. — Месяц!! Да что вы?! Через месяц мы должны отснять пятьсот метров. И так постыдно затянули. Натура плачет. Не начнём через два дня, всех со студии прогонят. Меня первого. И правильно сделают. — Он немного помолчал и, печально глядя на Витяя, продолжал:

 — Нет, увы, с этим другом придётся расстаться. Возьмём того маленького... Завтра его снова на пробу! Сделать такие же веснушки! Да проверьте, а то ещё явится и вовсе без головы.

На Витяя он смотрел так, будто хотел сказать: «Ну, брат, и подвёл же ты меня! Никогда не ожидал от тебя такого». Другие на него не обращали уже внимания— только записывали, что говорил главный режиссёр. Лишь стоящий у дверей Василий Васильевич — он вошёл сюда позже — глядел понимающе, по-товарищески.

И тогда Витяй, припомнив гримёрную, осмелел :

 —  Владимир Павлович, может, я в паричке?

Как ни был расстроен Чукреев, но и он не выдержал, рассмеялся вместе со всеми :

 — Нет, брат, не получится. В кино вообще парики плохо выходят.

Тут вперёд выступил Лёшка, тряхнул своими неостриженными вихрами и говорит :

  — Может, тогда я выйду?

Но Чукреев только помотал головой и опять к Витяю:

  — Очень и очень печально. Мы оба с тобой, что называется, погорели... Бывает.

  — Мы его на эпизоды вызовем, — сказал Генрих.

Чукреев мотнул головой и, уже обернувшись к своим, скомандовал :

  —  С этим вопросом всё. Давайте работать.

Генрих взял у Витяя пропуск и размащисто подписал.

— Всего. Адрес у нас есть.

Уже в коридоре их догнал Василий Васильевич, обнял Витяя за плечи: 

 — Ты это, знаешь, не придавай большого значения... Тут и не то бывает. Меня раз три месяца на жаре в рыцарских латах снимали, лошадь в чёрный цвет перекрашивали, а потом на экране я только её зад и увидел. Это, в общем, кино. — И он пожал руки Витяю и Лёшке.

Ни на остановке трамвая, ни пока ехали домой не говорили ни слова. Но когда уже шли по Дегтярному, Лёшку прорвало.

— И надо же тебе было подстригаться! — сказал он.

— А ты где был?

    — Я видишь какой.

    — Так тебя же не брали.

          — И взяли бы — ничего бы не состриг, даже мыться бы не стал. Может, им такой и нужен.

   — Врёшь ты всё. Ты всегда потом очень умный бываешь,— отрезал Витяй и отвернулся, не желая продолжать разговор.

У ворот расстались.

        — Завтра с утра засяду географию зубрить, — сказал Лёшка.