13 разных историй

Мы уже давным-давно жили на даче и так к ней привыкли, словно и не было никакой Петроградской стороны и нашего темного двора-колодца. Бум чувствовал себя прекрасно. Высунув язык, он целыми днями галопом летал вдоль ограды нашей территории и лаял на всех собак и кошек, которые пробегали мимо. На кошек он наводил такой страх, что они в ужасе убегали от него. К собакам же Бум относился по-разному. Чем больше была собака, тем больше он ее ненавидел. Маленьких собачек, наверное, принимал за щенков и потому вообще не обращал на них внимания. К тем, кто был пониже его ростом, относился терпимо, а иногда даже при встрече ласково повизгивал. Но кого Бум не переносил, так это немецких овчарок. Стоило показаться овчарке — Бум как с цепи срывался, летел вдоль ограды, лаял, казалось, сейчас разорвет овчарку на куски, хоть она на него и смотреть не хотела. Но, кроме шума, в общем, ничего не бывало, потому что Бум лаял на собак с нашей стороны забора, а на улицу выбегать не решался. И еще он не терпел лошадей. Только покажется за оградой лошадь — с Бумом прямо собачья истерика начинается. И ничем его не уймешь, пока не скроется с его глаз повозка. Видно, он лошадей за громадных овчарок принимал.

К вечеру Бум так уставал от всех своих дневных дел, что, вытянув ноги и высунув язык, как убитый валился на пол веранды и даже не стучал хвостом, когда я проходила мимо.

Курнава тоже была довольна дачей. Она, наверное, вспомнила, что происходит от тропических хищников, и, как в африканских джунглях, лазила по деревьям и гонялась за птицами. Что касается нас с Валёнкой, так тут и спрашивать нечего… В общем, всем очень даже хорошо жилось.

А потом вдруг всё переменилось. Началось с того, что вечером почтальон привез на велосипеде телеграмму. Мама раскрыла ее, прочитала и говорит:

— Это от папы. Мне нужно срочно ехать в город. Меня вызывают в комитет женщин.

Дело всё в том, что хотя наша мама с тех пор, как появились мы с Валёнкой, домохозяйка, но она еще борец за мир. Маме часто присылают письма матери из разных стран. Это очень нравится Валёнке. Как придет какое-нибудь письмо, он сейчас же выклянчит у мамы конверт и сдирает с него марку. Всякими марками у него заклеена целая тетрадь. Есть даже одна африканская, и он ею так хвастается, что можно подумать — сам за ней в Африку ездил. Раз даже мамина фотография была напечатана в журнале «Советская женщина», и папа сказал, что получается — мама действительно борец. Зимой мама иногда уходит на собрания, а мы остаемся с папой и ждем ее. Но летом маму никуда не зовут, и мы на даче забываем, что она борец. Да и вообще, она хоть и называется общественницей, а на самом деле самая обыкновенная мама и ничем таким от других мам не отличается. Ну вот, а тут маму вызывают летом.

— Наверное, с кем-то встречаться, — говорит мама. — Не знаю, что и делать, как вас одних оставить?

Я, конечно, молчу, потому что не люблю, когда мама уезжает, а Валёнка как всегда:

— Чего такого. Если ненадолго — поезжай!

— Ну, хорошо, — согласилась мама. — Завтра с утра съезжу.

— Только вечером возвращайся, — говорю я.

— Ну конечно. Что за вопрос…

С вечера мама сварила нам суп, сделала котлеты и еще приготовила компот и рисовый пудинг. Утром рано она объяснила мне, что и когда нужно есть, и уехала. Бабу Нику она попросила приглядеть за нами и, когда придет время, разогреть нам еду. Мама сказала, что надеется — мы уже большие и что всё будет хорошо, а мне, как старшей сестре, велела следить за Валёнкой. Она хотела вернуться пораньше, но наказала, чтобы мы, в случае чего, не ждали ее и ложились спать.

Одни

И вот мы, впервые в жизни, остались одни на целый день.

Валёнка очень обрадовался такой свободе и сразу же заявил, что у него сегодня будет выходной день от молока и чтобы я не воображала, потому что он всё равно слушаться меня не собирается.

Обедали мы в этот день, конечно, совсем не вовремя, потому что не хотелось уходить, пока не позовут обедать всех других ребят, а их звали в разное время. Позовут Борьку и Танечку, — Нолька и Чики останутся. Потом Чиков зовут, а Танечка уже вернется, и мы опять носимся. Наконец пришла баба Ника и сказала, чтобы мы немедленно шли обедать или она расскажет маме, что мы за дети. Мы не стали спорить, а побежали домой и, не вымыв рук, очень быстро съели суп и второе. Конечно, только столько, сколько хотели, а не хотели мы почти ничего, потому что весь день забегали домой и «кусочничали».

После обеда осталась грязная посуда. Я говорю Валёнке:

— Давай вместе вымоем. А он отвечает:

— Давай лучше ты! Я не умею. Еще разобью.

И убежал, а я осталась. Мне стало обидно. Почему это — ели вместе, а мыть я одна должна?! Но потом я подумала: «Ладно уж, вымою, но попозже». Я собрала все грязные тарелки, блюдечки и ложки, сложила их на кухонный стол и ушла играть с девочками.

Вечером, когда всех уже зазвали ужинать, мы с Валёнкой вернулись и видим — наша посуда на столе прикрыта газетой. Подняла я газету, а посуда, как в сказке по щучьему велению, вся вымыта.

— Здорово! — удивился Валёнка. — Это ты, да? Мне стало стыдно.