– Давай излей мне душу… – Голос Вады звучал как шорох просыпавшейся крупы. Она снова занялась спальником, теперь спокойнее, ровнее.
В этот раз получилось – чехол закрыл его, ремни затянулись. В рюкзак. Сверху – скомканные свитера, пара джинсов, выгоревшая футболка. Кроссовки в коридоре – летняя обувь. На подошвах – засохшая грязь. По фигу. Кроссовки легли поверх одежды, заполнив остаток пространства рюкзака. Теперь верхний и боковой клапаны. В боковой – зубная щетка, паста, мыло, бритва, дезодорант, полотенце. В верхний – фальшивый паспорт и такой же фальшивый студак, тюбик крема, флакон туалетной воды. Отлично.
«Все ты знаеш, тварь. Ненавижу тебя… ненавижуненавижуненавижууууууу……»
– Правильно делаешь. Давай говори еще, – пальцы пробежали по клавишам, касаясь их нежно. – Сейчас тебе будет о чем сказать…
Без нырка – Вада просто перебросила последнее письмо от Альфредо со своего ящика на почту Дашуни. Почти сразу иконка «Дашуня набирает сообщение…» исчезла. Не выключая ноутбук, Вада сложила его, упаковала в сумку, пристегнула к рюкзаку.
Уже через минуту она вышла из квартиры. Пальто наглухо застегнуто, капюшон натянут на глаза. Большой рюкзак – на спине, маленький – на груди. Дверь заперла, ключи швырнула во влажную темноту за выбитым окном. Достала смартфон, взглянула на время. Девятнадцать ноль шесть. У старых районов есть свой недостаток – такси тут не поймаешь. Машины иногда проезжали по здешним разбитым улочкам, гремя на залитых водой ямах, слепя фарами, но голосовать было бесполезно. Вада почти бежала, вслепую перескакивая лужи, цепляясь за обвисшие, мокрые ветки. Пятьсот метров по прямой – и проспект Химиков. Там ходит троллейбус. Прямой троллейбус до автовокзала, всего три остановки. Автовокзал работает до шести (военное время накладывает свои отпечатки), но там стоянка такси. Оттуда, не светя номером мобилы, можно доехать до железнодорожной станции. Поезд на Харьков будет в одиннадцать пятьдесят. Можно успеть взять билет и уехать. Главное, выбраться из города до рассвета. С рассветом шансы на это сильно уменьшатся.
Впереди посветлело – электрическая желтизна бликами растекалась по мокрому асфальту, перемигивались вывески. Проспект Химиков – одна из главных артерий в старых районах. Все важные узлы на нем: автовокзал, главный городской базар, химкомбинат. Последний уже три года как остановился, медленно разрушаясь от времени и мародерства. Но те, кто еще работал там, упрямо держались за свои места, подпитывая себя слухами о «скором запуске» и довольствуясь минимальными выплатами. Самоотречение таких существ было Ваде отвратительно. Наблюдать за ними было так же неприятно, как за возней экзотических насекомых в террариуме. С тем только отличием, что наблюдатель и наблюдаемые были по одну стороны стекла.
Щурясь под желтушным глазом фонаря, Вада вышла на проспект. Смешавшись с рокотом двигателя, глухо пульсировали где-то справа басы – какой-то орангутанг тестировал новую аудиосистему своей чудо-тачки. С хрюканьем бита смешивались хрипы подвыпившего мастера караоке из небольшого полуподвального кабачка, за спиной слышались приглушенные истерические женские выкрики и вторящий им сиплый мужской баритон. Тоскливо завывала где-то в паре кварталов сирена неотложки. В полутемных окнах бледно-синим светились квадраты телевизоров.
Остановка троллейбуса была на другой стороне, а светофор на перекрестке не работал уже пару месяцев. Переходить дорогу приходилось на свой страх и риск: водители здесь не слишком уважали правила дорожного движения и еще меньше – пешеходов. После начала войны, когда город оказался на достаточном удалении от линии фронта, сюда перебралось много народа с «горячих» территорий – мажоров и чинуш в основном. Запуганная и парализованная милиция их не смущала, а вынужденные трудности сделали злыми и нервными. Так что переход улиц, особенно в темное время, требовал осторожности.
Пронеслась пара машин, ухая электронным битом и хлопая обрывками речитатива. Гангста по-русски – убого и отвратительно, прямо как с картинки Васи Ложкина. Потом стало тихо, только доносилось со стороны химкомбината натужное гудение троллейбуса. Как раз вовремя. Вада шагнула на дорожное полотно, разбрызгав мелкую лужицу, уверенно двинулась по стертой зебре. Рев мотора, резкий, внезапный, хлестнул по ушам, заставил обернуться. В этот момент включились фары, ослепив белесым пучком ксенона. Тело рванулось назад, мышцы свело от напряжения… Удар последовал мгновением позже, чернота в глазах взорвалась красным, ощущение тела пропало. Вада не понимала, что с ней происходило в этот момент.