142 страуса

— Тебе было тогда три года, — продолжила она. — Ты его, наверно, не помнишь. Я несколько месяцев носила кольцо, но мы так и не выбрали дату. Я облажалась. — Вытянув руку, она положила ладонь на стол, словно хотела взять меня за руку, но не могла.

Я слушала ее с недоверием и даже беспокойством.

— Так что, по-твоему, я отказываюсь от своего счастья?

— Ну, — сказала она, — у меня глаз-алмаз, кукла.

Я заподозрила, что этот разговор был подстроен Девоном. Ясно как день, что он попросил маму помочь, настаивая, что она, как моя родительница, может уломать меня остаться с ним в Сомбре. И она согласилась, хотя не встречалась с ним до вчерашнего вечера, а меня не видела со времен моего детства.

Кухонные часы громко тикали. Мама стала озираться по сторонам так, словно оказалась в какой-то странной временóй петле, — со дня ее побега здесь ничего не изменилось. Занавески с желтыми цветочками висели тут десятилетиями, оранжевый ворсистый ковер был протерт ногами вокруг мебели, старомодный пластиковый телефон висел на стене, спутанный шнур струился от трубки к корпусу. Дом представлял собой памятник семидесятым годам. Мама приподняла лист бумаги, лежащий поверх стопки писем на краю разделочного стола. Я увидела логотип «ДД».

— Бабушка никогда бы не продала ранчо, — произнесла она почти с ностальгией.

— Она — нет.

— Так в чем дело? — спросила мама, опираясь о разделочный стол. — С чего тебе взбрело в голову стать лесничим?

Из-за ее пренебрежительного тона я тут же начала защищаться:

— Членом группы по тушению пожаров.

— Это что еще за фигня?

Я ощетинилась. Я и забыла, какой грубой может быть мама, как она презрительно относится к любому мнению, не совпадающему с ее собственным. Она не выносила работу, тем более тяжелую. Для нее это было только неизбежное неудобство, способ перебиться до тех пор, пока не подвернется что-то получше, например тип с пивным животом и сексистским чувством юмора.

— Работа по договору. Я буду выезжать в командировки, тушить пожары, помогать в исследованиях. А тебе-то что за дело?

— Эй, полегче, кукла. Я просто спросила.

— С каких пор тебе это интересно?

— Ты несправедлива. — Она подковырнула край этикетки на бутылке пива.

— За одиннадцать лет ты ни разу не приехала посмотреть, как мы тут живем и…

— Я звонила, — возмущенно возразила она.

— Да, чтобы сообщить свое новое место жительства. А о нас ты когда-нибудь спрашивала? А теперь являешься и делаешь вид, что тебя заботит мое будущее.

— Прости, что опоздала. Моя машина сломалась. Что ты хочешь от меня услышать?

Что еще она могла сказать?

Мама заметила урну на стеллаже.

— Это…

Я кивнула.

Она поставила бутылку, взяла с полки урну и подержала ее на вытянутых руках.

— Такая маленькая.

Зачем только я хотела, чтобы мама приехала? Разумеется, на ее любовь я не рассчитывала, но, видимо, надеялась, что за столько лет она изменилась. Вот ведь дура.

Я вздохнула и встала.

— Пойду спать.

Она вернула урну на полку.

— Брось, я ведь только приехала. — Но возбуждение от возвращения домой уже явно выветрилось, и из-за беспечного фасада показался усталый пьяница. — Давай дерябнем, — предложила она, размахивая полупустой бутылкой.

— Уже три часа ночи, — сказала я, — а мне утром рано вставать.

— Ну не ломайся, ты же продаешь ранчо. Забей на все хоть на один день.

— Так дела не делаются, мама.

Управлять ранчо — не то же самое, что разливать напитки в баре, — я не могла просто не выйти на работу. Живые существа зависели от меня, а подменить меня было некому.

— Ну и черт с тобой, — ответила она, одним махом приканчивая бутылку. — Поможешь мне устроиться? — Она поплелась к своим сумкам, оставленным Девоном у лестницы.

— Можешь лечь в старой комнате тети Кристины. — Тетя много лет назад забрала свои вещи и на всякий случай аккуратно застелила односпальную кровать свежим бельем. Теперь эту комнату можно было считать гостевой, но я не помню, чтобы мы когда-нибудь принимали гостей с ночевкой.

— Идет. Почему бы нет? — Мама взглянула на стоявшие у ее ног огромные дорожные сумки. — Поможешь?

Я подумывала предложить ей самой тащить свои баулы наверх, но побоялась, что она в таком пьяном виде может упасть с лестницы, а потому схватила одну сумку. Мама взяла другую и пошла за мной вверх по ступеням, а затем по площадке. Проходя мимо открытой двери своей комнаты, я посмотрела через плечо — заглянет ли она туда, интересно ли ей, как изменилась ее детская? — но мама плелась за мной, не озираясь по сторонам.

В тетиной спальне я поставила сумку в угол около окна. Мама свою бросила прямо посреди комнаты, и она приземлилась с тяжелым стуком. Мама шлепнулась на кровать лицом вниз и перекатилась, чтобы послать мне пьяную улыбку.

— Порядок, — сказала она. — Мерси, куколка. — Она закрыла глаза, и я подумала, что мама отрубилась, но она вдруг снова улыбнулась, борясь с опьянением и усталостью. — Ах, куколка, ты действительно выросла.