15 000 душ

— Парня, который брился? — Палек вытер палец о штаны. — Это было не так уж сложно. Один мой знакомый, мы знаем друг друга уже давно — представь себе, — он сейчас занимается кредитами в одном банке: выдает небольшие ссуды. Он прислал ко мне этого человека. Чего только не перепробуешь, чтобы кредиторы не наложили арест на имущество. — Улица.

Запах духов фрау Кац преследовал его. Была в нем какая-то многообещающая терпкость или сладость. Этот запах будоражил его. Возможно, все дело было в его насыщенности или в нотках, навевающих мысли о свинарнике в разгар лета; впрочем, запахи трудно описать.

Шоколад? Дыня? Патока? Яблочный сироп?

Невообразимый букет.

Тут фрау Кац куда более осязаемо материализовалась в пространстве.

Клокман уже не слышал популярную музыку, которая доносилась из торговых залов. Он сидел за столиком в (ресторан самообслуживания), в торговом центре. Внутренним взором, в располагающей полутьме, он мысленно ласкал ее упоительную фигуру.

Особенно старательно он представлял ее ноги, которые стройно и дерзко тянулись из туфель ввысь и смыкались, соединенные мостиком из плоти: мост над бездной.

Это было чудо, чья обыденность — женщины! — не мешала ему быть удивительным; в этом и заключалось чудо.

По мере того как Клокман с трепетом проникался этой идеей, его охватывало все большее волнение: ибо он догадался, что первое чудо, мост над бездной, — служит лишь основанием и опорой для другого чуда: бедра фрау Кац не просто округлялись, как банальный горшок с гуляшем или бадья, — нет, они вращались! И это вращение с легким наклоном придавало им явственное сходство с планетой.

Клокмана вдруг осенило — вот, значит, почему Венера — это еще и планета: вечерняя звезда!

Бедра фрау Кац манили как обещание райского блаженства; так и видишь правильную сферу из розовых кристаллов с оранжевым отливом, которая медленно крутится во тьме. Видишь хоровод лампочек, мерцающих, как звездочки в знойной ночи. Видишь золотые солнечные диски, которые вращаются, мерно разрастаясь: это проникает в сердце, зудит в мозгу.

Бедра фрау Кац манили, как обещание райского блаженства: это было предчувствие чего-то восхитительного, терпкого, светлого, неописуемого!

Признаемся: мысли Клокмана были по большей части проще, конкретнее. Ему представлялось, например, как фрау Кац опускается перед ним на пол, медленно переворачивается на спину и поднимает бедра или просто встает на колени и слегка выпячивает зад. — Но душу Клокмана, его нутро всколыхнуло более глубокое, мощное чувство.

Возможно, он тут был ни при чем, просто поддался древним чарам, заключенным в райском саду; быть может, всему виной зашкаливший психологический стресс; а может, в госпоже Кац и впрямь таилась какая-то прелесть, благость, которая как-то незаметно и незримо для самого Клокмана проникала в его душу.

Тут его взгляд упал на вазочку из прессованного стекла, с красивым букетом пластиковых роз, она стояла перед ним на столике.

Он быстро осмотрелся, пробежал глазами по пустым столам, на которых поблескивали пепельницы — челюсти! — скользнул взглядом по хромированным поручням буфетной стойки, оглядел лампы, свисавшие с потолка, словно гроздья застывших сперматозоидов.

Значит, вы думаете, что он сдюжит? — так спросил его Палек, ему было отчего беспокоиться. Ванна! Вещи! Бар! Все конфискуют. В уплату долга.

Клокман посмотрел на часы, которые висели над буфетной стойкой: черные цифры. Круглый циферблат. — Время еще есть.

Когда в ресторан заходил очередной посетитель, раздавалось приглушенное и ненавязчивое трезвучие.

Да — у Палека вставные зубы! — Клокман закурил. — Как он сразу не заметил, что у него вырывался шепелявый свист из пасти! Когда он говорил. Сквозь щели между зубами.

За буфетной стойкой проплыла стая акул.

Эти, по крайней мере, были хорошо одеты!

Автоматические двери в магазине беспошлинной торговли издавали такой же свистящий звук: тихонько фукали пылью.

По большому счету, стоило ли вести дневник? При такой-то жизни? — Записная книжка, раскрытая, неисписанная, валялась на полу в огромном зале.

Завтра было все то же. Весла разбиты. Крылья сломаны.

За пирамидами из булочек возилась служащая в белой пилотке.

Коммивояжеры у стойки. Журчание.

У края стойки фонтан содовой — море. Огромная толща воды! Она сверкала, как деньги.

Сквозь стеклянные стены ресторана ему открывался вид на мебельные пейзажи, кровати и торшеры, бирки с ценами.

Какой-то посетитель вылез из кровати.

Снова призраки.

Просто тут воздух слишком мглистый!

Он подумал о своем номере в отеле. О своем дневнике.

Светила ли ночью луна? Заглядывала к нему в окно? — Вряд ли.

Может быть, луна — это он сам? — Его знобило. Он ощущал какой-то холод внутри — это была отвесная ледяная скала.

Прямо Маттерхорн. В ресторане самообслуживания! Шарики мороженого.

Скала была вся в трещинах.

Тут от нее откололся громадный выступ. Он медленно обрушился: шлеп.

В проломе показалось дымящееся багровое, золотистое отверстие. — Потроха?

Он увидел драгоценности. Золото. Оно струилось.

Там в пропасти было золотое дно. Счастливая гавань. Пристанище. — Берег.