150 моих трупов

Когда я вернулся, то по обеспокоенному лицу Сайхмара понял, что мы не уберегли груз.

– Заражён каждый из ликровых кругов, – сообщил мне коллега, – патоген очень агрессивен.

Я взглянул на него, чувствуя себя неуютно из-за того, что Сайхмар испугался быть неверно понятным и вышел за пределы привычной для нас всех манеры общения. Я объяснил ему и Инве то, что стало мне известно в ходе разговора с Хозяином Луны.

Инва дала разрешение использовать одно из тел.

Когда Онвар ещё только направился приводить в чувство нотариуса, который должен был засвидетельствовать непреодолимость ситуации, где мы намеревались вынужденно воспользоваться телом, я уже вёл труп широкоплечего мужчины в лабораторию.

На него мне указала Инва. Я был счастлив, что она не выбрала тело женщины с рыжими волосами. Я жалел, что Инва не согласилась с моим выбором, когда для опыта, для полного уничтожения, на рыжую женщину указал я сам.

II

– Небольшой экскурс в то, что мы делаем. – Хозяин Луны поднял на меня глаза и вновь склонился над ликровым клапаном тела. – Я просто буду говорить, потому что мне так приятнее выстраивать мысли. Итак, начнём с основ. Задача каждого патогена, будь это вирус, бактерия или отрицательно насыщенная войра, – размножаться. Именно тяга к бессмысленному неконтролируемому размножению (насыщению в нашем случае) и является фактором, отличающим квазиживых существ, или, как мы называем их иногда, умертвий, таких как кошки, совы и чумные палочки, от истинно живых – Риррита и автоматического буфетчика.

Демон оглянулся на Инву, но рукоплесканий с её стороны не дождался. Немного погрустнев, он продолжил:

– Итак, как я уже говорил, стремление к неконтролируемому размножению. Квазиживым совершенно всё равно, что будет с их носителем. С их, грубо говоря, миром. Вот мне не всё равно, что будет с вашим, но во мне нет ликры, поэтому меня тоже в число живых не засчитывают: нет ликры – нет жизни. Но! Так или иначе, патоген бесконечно воспроизводит себя, используя смерть как механизм автоматической коррекции генофонда. Неудачные попытки модификации умирают, удачные дают потомство: кое-как работает. То есть у них, – он немного отвлёкся, держа в руке только что взятый ланцет, – селекция случайная, а у нас – контролируемая. Центр следит. Вернёмся к теме: они будут размножаться до тех пор, пока их носитель не умрёт. Но вот ирония: мёртвое тело, где метаболизм поддерживают вручную, является практически идеальной средой для их как бы жизни… – Он замялся, подбирая слова, а затем счастливо выбрал подходящее: – Средой для существования. Существования этого патогена. Он изменяет кровь, вторгается в ликру. Делает что хочет! Тело ему практически не противостоит. Возможно, потом, в результате нарушения случайного отбора, который перестанет выбраковывать генетические ошибки, и умрёт, но так далеко наш эксперимент не дойдёт, да нам этого и не нужно. У нас нет столько времени. Мы просто столкнём две колонии войры – патологическую и чистую. За развитием чистой будем следить мы, а за патологической – случайный генетический механизм отбраковки. Думаю, должно получиться. Ведь что такое насыщенная войра? Это некая жидкость, но на самом деле не жидкость. Ну, как сперма – это же не жидкость. Словом, извините за такое сравнение, но как сперма – это просто скопление сперматозоидов, так и войра – просто скопление механизмов. Таких маленьких, что мы воспринимаем их как жидкость. Жидкость между ними и правда есть – это «обогащённость» войры. Её наследственная память. Такая… химическая библиотека со знаниями обо всём, с чем сталкивались агенты войры за все её поколения. Вот её-то мы и будем использовать как лекарство для груза. Всё, что нам теперь нужно, – научить её побеждать. Вот именно для этого ты, Риррит, мне и нужен.

Он снова обернулся к Инве и исподволь спросил:

– Он тебя не целовал в последнее время, нет?

Инва отдала знак отрицания. Она как раз раскурила трубку.

– Ну, нет так нет. Итак, Риррит мне нужен для того, чтобы получать своевременный и очень точный отклик от трупа. Каждый врач об этом мечтает: точно знать, где болит, иметь возможность на собственном опыте классифицировать боль и происходящие изменения. Словно быть самому внутри пациента. Инва, мы с твоим коллегой сейчас одновременно очень цепко держимся за одну и ту же связь. Она как раз и послужит для меня способом передачи информации. Очень похоже на то, как если бы мы соединились ликровыми клапанами. Но без ликры. И клапанов. Только голова.

Он поднял на меня глаза и пригласил начать:

– Риррит, пусть боль будет во благо.

Я приступил к работе.

Время потекло. Я полностью растворился в теле. Мне следовало воссоздать заново его боль. Выстроить её, как иные строят здания. Поднять, как иные поднимают затонувшие корабли. Боль – мой дом и моя надежда. Она – мои руки и мои глаза. Моя единственная чистая истина. Это – то, что очень тяжело переносить.