– Это иридий. Вы знаете, как им удалось поместить его прямо на кончик пера?
Я отрицательно покачала головой.
– Он вплавлен туда при помогли паяльной лампы, похожей на стеклодувную трубку.
– Я хотела бы купить открытку, – сказала я. Он повел себя так, будто не понимает, о чем я спрашиваю, но купюра в пять тысяч лир привела его в чувство. Он направил меня вверх по лестничному пролету в длинную узкую комнату, где были выставлены различные открытки вместе с чернилами, снова ручками, непогашенными марками и огромным количеством резиновых печатей, чтобы погашать их из любого города и любой датой на ваш выбор.
Другой продавец спросил меня, для чего мне это нужно, и я ответила:
– Ни для чего особенного. Я просто хотела посмотреть. Открытки были сгруппированы по городам. Самую большую секцию составляли открытки из Рима, но были представлены все провинции Италии. Я выбрала черно-белую открытку со скульптурой Бернини «Аполлон и Дафна».
– Только одну?
– Да, это все.
Он пожал плечами.
– А какую поставить дату погашения? О каком времени мы говорим? – Он оценил мой возраст. – Пятидесятые годы, верно?
Я должна была подумать об этом. Я подумала.
– Рим, – сказала я, – две тысячи семнадцатый год.
– Две тысячи семнадцатый? – Он посмотрел на меня внимательно, чтобы понять, шучу я или нет. – Вы что, сумасшедшая? – Он покачал головой. – В этом нет никакого смысла. Мы не погашаем марки на пятьдесят лет вперед. Леди, я думаю, вы все неправильно поняли. Почему бы вам просто не подождать? В чем смысл? Вам повезет, если вы доживете до две тысячи семнадцатого года. Как и всем нам.
– В этом есть смысл для меня, и этого достаточно.
Он снова покачал головой.
– Вы можете навлечь на себя много неприятностей, – сказал он. – Священники, когда посмотрят на это и увидят, такую дату, скажут: «Эй, что это значит?»
– Ни один священник ее не увидит. Мне это нужно просто для себя самой. Пожалуйста, не спрашивайте, зачем мне это надо, потому что я не могу вам сказать.
– О'кей, но мы за это возьмем дополнительную плату, вы понимаете. За риск. В этом нет никакого смысла.
– В этом есть смысл для меня.
– Но я не могу дать Вам
– Марка тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года тоже подойдет.
– О'кей, леди, это то, что вы хотите?
– Да, то, что я хочу.
– Вот эта марка, – сказал он. – Они сейчас стали выпускать их на десять лет вперед. Вы хотите, чтобы я ее приклеил?
Я лизнула марку, которую он мне дал, и приклеила ее в правом верхнем углу открытки. Он настроил колесико машинки для почтового штемпеля.
– Какую дату вы хотите?
– Сегодняшнюю. Какое сегодня число – второе марта?
– Сегодня третье.
– Хорошо, ставьте третье.
Он прокрутил еще несколько цифр. – Вы знаете, – сказал он, – машинка все равно не штампует первые две цифры, так что будет просто семнадцать.
Он поднял рычаг, вынул открытку и протянул ее мне: ROMA ORDINARIE 3. – 3.17.
Он взял с меня за открытку двадцать тысяч лир, еще двадцать тысяч за почтовую марку, триста за штемпель и еще пять тысяч за погашение при помощи ручного штампа. Общая сумма составила сорок пять тысяч триста. Почти тридцать долларов.
Стоила она этого? Я не знаю, но я была в настроении тратить деньги. Большую часть суммы, оставленные мне Сандро, я истратила на одну из больших авторучек «Монблан», которые рассматривала до этого. На большую, черную и красивую.
– Ее хватит на всю жизнь, – сказала я продавцу, как будто пыталась продать ее
– Это самый лучший пишущий инструмент на земле, – сказал он.
– Покажите мне, как ее заправлять, пожалуйста.
–
Я не была уверена, что хорошо поняла весь процесс, но в принципе я знаю, как заправлять авторучки.
– Не хотите купить бутылочку чернил? – спросил он.
– Нет, спасибо, – ответила я. – Я должна сегодня вечером вернуться во Флоренцию.
Не хочу везти их в сумке. – Я показала ему свою гарвардскую сумку.
Он понимающе кивнул.