160 страниц из солдатского дневника

Встали мы во весь рост разом десять-пятнадцать человек, как и было уговорено. Не успели сделать три первых шага вперед, как полутысячная лавина выпрыгнула за нами из песка и черной бурей понеслась в сторону фашистских траншей. Вижу разинутые в крике рты… Кричу и я, хотя не слышу своего голоса, видимо, сорвал голосовые связки, горло схватывает саднящая боль… Пробуксовывая в песке, бегу навстречу испуганным лицам немцев… Еще бы не испугаться — мы в буквальном смысле из-под земли, из-под песка выросли и обезумевшей лавиной несемся на них. Некоторые торопливо перезаряжают свои автоматы, на большинстве же лиц выражение полной растерянности. Наверное, один вид наш был способен содрогнуть психику. Странное дело, но мне самому делается страшно оттого, что я вызываю такой ужас. Это трудно рассказать. Я вижу оцепенелый ужас в глазах человека, этот ужас переплескивается в меня, растет во мне, удваиваемый ответным взглядом. Не в силах разъединить со встречным взглядом свой взгляд, бегу быстрей и быстрей, чтоб скорей покончить с этим разрастающимся до невыносимости состоянием… Убить!..

Не устаю повторять: будь проклята война!

Многие среди бегущих рядом со мной падают… Но солнце ослепило немцев, и они бьют неточно.

Вижу немца, который уже бросился наутек — карабкается на противоположный борт траншеи. У офицера в крике открыт рот, он стреляет из пистолета, и солдат куклой сваливается обратно в траншею. Но всех не перестреляешь — уже другие выкарабкались и бегут…

Мы прыгаем сверху на плечи самых отчаянных или просто парализованных ужасом немцев… Топчем и давим их каблуками и пальцами, отбираем автоматы…

Вон наш солдат сидит верхом на фрице и ездит на нем взад и вперед… Я своим заклинившим автоматом работаю как дубиной, наконец срываю с убитого фашиста исправный автомат, и теперь мне сам черт не страшен — стреляю в убегающих фрицев…

До самой воды очистили мы себе пятачок в траншеях, все вооружились немецкими автоматами. С правого и левого флангов кидаются на нас немцы, как бешеные собаки, но у нас и гранаты есть, и пулеметы…

Наконец у немцев иссякают силы.

Мы выкинули трупы из траншей и первым делом кинулись перевязывать друг друга. Сашка мне в котелке принес чистой воды, и я ладом промываю свои глаза. Жжет теперь меньше и вижу лучше, но ничего не слышу.

Хлопцы жуют и, вижу, все прислушиваются к звукам вокруг: мы в круговой обороне. Можно не бояться только артогня — по бокам у нас фрицы, немецкая артиллерия сюда бить не станет.

Сашка свой большой палец держит кверху — это значит: «Обстановка нормальная!» Заглядывает мне в уши и мимикой показывает: «Нет ничего там». Вопросительно глядит на меня: мол, не пойму, почему не слышишь? А мне кажется, что в мои уши забиты деревянные пробки…

Пятые сутки держимся в круговой обороне… Когда же будет команда уж или «вперед!», или «назад!»? Припасы, найденные у немцев, мы съели…

Утром 12 октября не могу понять, что с хлопцами. Заинтересованно вертят головами и стараются высунуться из траншеи. Наконец Сашка показывает знаками: тишина, мол, артналета не слышно! И как только он мне это втолковал, в тот же час моя глухота прошла. Уж, видно, шибко моим ушам захотелось услышать тишину!..

И с флангов фашисты не шевелятся… Мы с Сашкой и еще несколько человек вылезли из траншеи. Шаг за шагом обследуем вокруг нас обстановку. Траншеи немцев пустые!

А может, это хитрость какая? Может, немцы ушли, чтоб их артиллерия могла перенести сюда огонь?! И все караулят траншеи, чтоб спрыгнуть обратно, если что…

Вижу в разных местах на острове группы наших солдат — и тоже, вытянув свои исхудалые шеи, крутят головами, ищут кого-нибудь спросить: «В чем дело? Почему немцы не открывают артогонь?»

А остров походит на лунный пейзаж. Воронки, воронки… Разные по калибру. В воронках кровавая густая жидкость и трупы, трупы, трупы… Да, хорошо тут поработала фашистская артиллерия, будь она неладна!

Потом мы узнали, что от артогня погиб заместитель командира 13-й гвардейской дивизии Гаев, который находился в деревне Власовке на нашем берегу. Вон куда доставали!..

Тяжелый трупный запах наизнанку выворачивает кишки. Нужны мы еще здесь? Похоже, что нет. Кучки уцелевших людей скорей, скорей двигаются к Днепру. Прощай, остров-могила!

Собственно, приказа оставить остров ниоткуда не поступало, но мы с Сашкой тоже вошли в воду и поплыли к нашему левому берегу. Днепр «тихо несет свои воды…». Никто не стреляет. Тишина.

Вышли на левый берег, стали раздеваться наголо и полоскать в Днепре свою одежду. Отжимаем не торопясь.

Развели костер. Сушимся. Все молча, без разговору, как после похорон. Ни чести, ни славы ждать нам не приходится: ведь приказа бросать остров не было…

— Пошли. Надо найти какое-то начальство и доложиться.

Идем гуськом человек пятнадцать-двадцать. Впереди скопление вокруг чьей-то походной кухни… Пшенная разваренная каша с подсолнечным маслом! Дали и нам. Едим, жадно вдыхая аромат.

Не верится мне: «Как я остался живой?!»