На следующее утро с палубы донесся испуганный крик Джорджа:
— Тедди, а это еще кто?
Я высунул голову из машинного отделения. На набережной стоял атлетически сложенный человек, который размахивал руками, стараясь обратить на себя наше внимание. На нем была яркая рубашка канареечного цвета и синие джинсы, а я знал только одного человека, который завидовал раскраске попугаев, — это мой друг актер Джон Партви. Последний из участников экспедиции прибыл наконец в Цавтат. Он был одним из членов-учредителей нашей «фирмы», но театральный ангажемент задержал его. Последнее письмо Джона было воплем исстрадавшейся души. «Я частично финансирую предприятие, — писал он, — но, боже мой, какой убийственный парадокс — не могу лично участвовать в нем». Теперь, слава богу, он сможет «участвовать», более того, он сможет «участвовать лично».
Первое, что он сказал, едва ступив на палубу и стянув пропотевшую рубашку: «У меня есть всего три дня, и я не намерен упускать ни секунды». К концу дня, после «кругосветного путешествия» в пределах Эпидавра с целью ознакомления новобранца с обстановкой, мы с Джорджем валились с ног от усталости и едва добрались до своих постелей. Но не успели еще предутренние петухи должным образом продемонстрировать свои вокальные способности, как Джон был уже на ногах и объявил, что пора приниматься за работу. Бел только-только взялась за кофе, а гидравлическая лебедка уже втащила на палубу последние звенья якорной цепи, и Джордж исчез на глубине с доской в руках.
Я поставил ручку на «малый вперед», и мы медленно потащились на средину бухты. Веревка натянулась, и теперь только клокочущие пузырьки в сотне метров за кораблем показывали, где в это время продирается сквозь заросли наш Джордж.
— Завтрак готов, — объявила Бел. «Очень вовремя, — подумал я, — Джон как раз успеет подкрепиться и сменить Джорджа на акваплане».
— Откуда столько пузырей? — вдруг взволнованно спросил Джон. Я посмотрел за корму… Целый поток пузырей вскипел на поверхности — с Джорджем что-то случилось.
— Бел, к штурвалу!
Я ринулся в каюту. Натянуть одинарный акваланг было делом двух минут. Подплыв поближе, мы застопорили машину. Я выбросил якорь и сам — за борт. Джон погружался вертикально вниз — это было нетрудно установить по шлейфу пузырьков, который поднимался со дна к поверхности совершенно прямо.
Здесь, на пятнадцати метрах, видимость была ничтожной, но пестро-полосатая рубаха Джорджа выделялась довольно ясно. Его загубник выпал, он был без сознания. И поскольку отверстие было теперь выше вентиля, воздух беспрепятственно вырывался из баллона.
Я сунул загубник ему в рот, и в рекордном темпе мы вылетели на поверхность — тут уж некогда думать о декомпрессии. Бел была в воде. Она отстегнула акваланг Джорджа, в то время как Джон поддерживал его голову над водой. Еще через минуту-две он лежал на палубе, а я делал ему искусственное дыхание. Через четверть часа он охнул, открыл рот и, обильно изрыгая воду, возвратился к сознательному существованию. Причину несчастья было нетрудно заметить: глубокий шрам сантиметров в пять рассекал его лоб, в том месте, где он натолкнулся на что-то твердое.
Уже к полудню Джордж, бережно перебинтованный и закутанный в плед, потребовал, чтобы ему позволили встать и заняться делом. Но он переоценил свои силы и с помощью «больничного персонала» был уложен на койку. Дня через два он чувствовал себя уже сносно, но, поскольку его еще мучили головные боли, а самое главное, экспедиция, по сути дела, закончилась, мы настояли на том, чтобы он улетел в Англию с первым же самолетом.
За день до него уехал огорченный Джон.
Я начал потихоньку разбирать снаряжение и укладывать его в ящики… теперь оно не понадобится нам долго-долго, всю зиму, до следующего сезона.
Диплом
Пришло время вручить наши находки их будущим владельцам. В час дня показался паром из Дубровника. Мы подтянулись к причальной стенке в ожидании прибывающих в Цавтат специалистов, которые должным образом осмотрят и оценят наши находки, разложенные на палубе. После нескольких месяцев работы мы наконец услышим беспристрастный и авторитетнейший отзыв о ней.
Ждать пришлось недолго. Ханс, который уходил встретить паром, показался в отдалении во главе целой процессии.
— Иду-ут, иду-ут, Бел! — крикнул я и осекся при виде плотной толпы.
— Но у меня только восемь чашек! — пожаловалась она. Чай был уже готов: очень важно, чтобы день начался как подобает. И вот они вошли на палубу. Начались долгие взаимные представления. (Ох, не по мне весь этот этикет!) К нам прибыли директор музея Дубровника Залмета Анте, председатель Белградского общества охраны исторических памятников Бранка Ска-кич, Лукса Беритич, наш стародавний знакомый из музея в Дубровнике, Евген Крстулович и еще несколько археологов, имена которых мне не запомнились. Залмета Анте был буквально сражен некоторыми греческими вазами с надписями. После небольшой перепалки с остальными членами высокой миссии он отложил в сторону четыре из них.