1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал

«Новый летописец» рисовал картину разгрома: «Они же были Богом гонимы и помощью Пречистой Богоматери и московских чудотворцев и, не дожидаясь их, побежали к таборам Хаткеевым, и рота роту смяла. Пехота же, видя то, из ям и из зарослей пошла натиском к таборам. Конные же все напустились. Гетман же, покинув многие запасы и шатры, побежал из таборов». Одновременно с нападением конных сотен во главе с Мининым русская пехота совместно со спешившимися конниками развернутым фронтом быстро начала продвигаться вперед и «русские всею силою стали налегать на табор гетмана». В ходе боя ополченцы «множество польских людей побиша».

Перелом произошел и в Замоскворечье, где бойцы Ходкевича уже предпринимали отчаянные попытки спасти с трудом снаряженный обоз. Польская пехота сдерживала атаки, пока возницы под огнем пытались заворачивать лошадей и выдвигать повозки назад — за Серпуховские ворота. Однако казаки атаковали растянувшийся по Ордынке обоз и «разорвали» его на несколько частей. В их руки попала бо́льшая часть всего имущества неприятеля.

Почувствовав смятение во вражеских рядах, русские «из ям и из крапив поидоша тиском к таборам». Казаки теснили врага от Климентовского острожка, стрелецкая пехота Пожарского, отступившая ранее в глубь Замоскворечья, вела огонь с другой стороны.

Палицын своими глазами видел, с каким мужеством шли в бой казаки, в лохмотьях, без сапог. Но они громили врага повсюду. По словам летописца, в боях участвовали не только воины, но и простые москвичи, включая женщин и детей. Наемная профессиональная армия не выдерживала столкновения со вставшим с колен народом. Солдаты Ходкевича становились бессильными против войска, от которого осталась едва ли половина, которое отступало полдня на всех направлениях и все равно продолжало яростно биться и атаковать.

Вошедшие в раж русские ополченцы были готовы и дальше преследовать противника. «Многие же люди хотели биться. Начальники же их не пустили за ров, говоря им, что не бывает в один день две радости, а то сделалось помощью Божиею. И повелели стрелять казакам и стрельцам, и была стрельба на два часа так, что не слышно было, кто что говорит. Огонь же был и дым, как от пожара великого, гетман же был в великом ужасе и отошел к Пречистой Донской, и стоял всю ночь, не распрягая лошадей. Наутро же побежал от Москвы. Из-за срама же своего прямо в Литву пошел».

В сумерках Ходкевич отвел войска к Донскому монастырю. Его кавалерия провела ночь в седле, ожидая новых русских атак. Но их не последовало, воеводы велели ополченцам занять позиции по рубежам обороны.

В итоге за три дня боев Ходкевич потерял несколько тысяч человек убитыми, ранеными и пленными. Русские потери были ничуть не меньше. Архимандрит Дионисий, по его собственным словам, похоронил с братом Симоном только в Климентовском острожке около 660 человек русских.

Арсений Елассонский рисовал картину полного разгрома поляков: «Едва с немногими солдатами Карл убежал в Польшу, оплакивая и сетуя на свое злоключение и несчастие. Великие же бояре и князья и все их русские воины и казаки, захватив весь военный багаж поляков: лошадей, повозки, пушки, оружия и все имущество, вино и масло, которые они привезли из Польши в пищу воинам, находящимся в Москве, возвратились по домам своим с радостию и великою победою».

Гетман на рассвете 25 августа отошел к Воробьевым горам, а 28 августа через Можайск удалился к литовской границе, попросив осажденных потерпеть еще три недели, пока он вернется. Но очевидно, что отступление Ходкевича обрекало на гибель гарнизон, остававшийся в Кремле.

Кремль — наш!

Битва за Москву была выиграна. «В армии Пожарского принялись совершать молебны, благодарить в молитвах Пречистую Богородицу, московских чудотворцев и преподобного Сергия. Звонили колокола в уцелевших среди всеобщего разорения храмах. Священники отпевали павших. Тысячи тел нашли вечное упокоение в могилах. Велика была жертва, принесенная нашим народом. Ею куплены были свобода и чистота веры. Но более того — возможность продолжить путь из бездны шатости и скверны, куда погрузилась Московская держава».

Но положение победителей в битве за Москву оставалось исключительно шатким. Польский гарнизон ждал помощи от короля, который по-прежнему намеревался закрепиться в России навсегда. Он мог собрать куда более многочисленную армию, чем та, которую привел Ходкевич. Гарнизон уже получил подмогу — тех самых 500–600 гайдуков с балчугского плацдарма. В крепостных стенах поляки располагали 3–4-тысячным наемным войском.

Володихин описал положение так: «Пока стоял там непримиримый враг, пока горсть иуд, возжелавших великой свободы для своего олигархического круга, прислуживала этому врагу и даже платила ему за военную службу, страна обречена была страдать от тяжелой хвори. Раньше твердыня кремлевская играла роль ядра для всего русского государственного порядка. Теперь добрый порядок мог восстановиться лишь с падением чужой силы, занявшей Кремль».