1612. Минин и Пожарский

Прокопий Ляпунов пользовался любовью всего населения Рязани, к нему шли со своими бедами и богатые, и бедные, у него искали справедливости и защиты, хотя он не был облечен ни воеводской, ни судебной властью. Сказанное Ляпуновым всегда было весомо и предельно ясно для всех, никто никогда не пытался оспаривать его решений, ибо ко всякому делу Ляпунов подходил с критерием высшей справедливости. Никто лучше Ляпунова не умел разговаривать с народом, никто не мог сравниться с ним в умении убеждать толпу пожертвовать личными интересами ради всеобщего блага. Проведя всего два дня в обществе Ляпунова и посмотрев на то, с каким рвением он взялся за создание рязанского ополчения, Пожарский ни секунды не сомневался в том, что именно этот человек и должен возглавить поход земской рати на Москву.

Простившись с Ляпуновым, Пожарский вернулся обратно в Зарайск.

Но и здесь, в Зарайске, Пожарский пребывал под магнетическим обаянием личности Прокопия Ляпунова. Этот человек вдруг показался Пожарскому не просто выдающимся народным вождем и справедливым судьей, но более того — достойным царского трона. Сравнивая Василия Шуйского и бояр из Думы, претендующих на трон, с Прокопием Ляпуновым, Пожарский без малейших колебаний оставлял первенство за последним.

За окнами воеводской избы завывал ледяной январский ветер. На дворе стояла ночь, но Пожарскому не спалось. Он размышлял, расхаживая по скрипучим половицам от теплой печи до стола и обратно. Оплывая, источали неяркий желтый свет две сальные свечи на столе.

В углу на лавке храпел, укрывшись одеялом с головой, княжеский стремянный Афанасий.

«С незапамятных времен люди жаждут справедливости, но до сих пор истинно справедливых людей, облеченных властью, не сыскать днем с огнем! — думал Пожарский. — Каждый из людей, даже самый ничтожный, желает справедливости; каждый жалуется на всевозможные притеснения, причиненные ему, и начинает толковать понятие справедливости как некую отнятую у него кем-то выгоду. При этом почти каждый притесненный убежден, что его толкование правильно, что он совершенно справедливо относится к другим, не замечая, что многие возмущаются его «справедливостью» и чувствуют себя притесненными. Чем скуднее и опаснее жизнь людей, тем острее они переживают всякую несправедливость, тем труднее им договориться друг с другом. В этих условиях обязательно нужен такой судья или вождь, ум которого всегда сможет найти верное решение, устраивающее всех. Тогда всеобщее недовольство людей, их вражда не возымеют той разрушительной силы, которая буйствует ныне на Руси».

Прокопий Ляпунов, по мнению Пожарского, обладал ораторским даром и цепким умом, способным быстро находить верные решения. Ни Василий Шуйский, ни прочие думские бояре в этом отношении не годились и в подметки Ляпунову.

«Кичясь своей знатностью и богатством, истые бояре совершенно не радеют о нуждах простых людей, они не умеют разговаривать с теми, кто не знатен, — размышлял Пожарский. — Глядя на город, эти люди видят токмо терема и дворцы, не замечая избушек и лачуг. Повернувшись спиной к своему народу, думские бояре уповают на поддержку войск Сигизмунда, используя власть себе во благо и во вред государству. Ляпунов прав, русскому народу такие горе-властители не нужны!»

Внезапно размышления Пожарского были прерваны стрельцами из ночного караула, которые ввалились в жарко протопленную избу, окутанные клубами морозного воздуха. Стрельцов было двое. Старший из них по возрасту и чину доложил Пожарскому о том, что к предместьям Зарайска подступило какое-то неведомое войско.

— Большой конный отряд и пешая рать подвалили к посаду по Каширской дороге, — сказал бородатый десятник с заиндевелыми усами и ресницами. — В темноте-то не разобрать, чьи стяги над полками реют.

— Барабанный бой не слыхать? — спросил Пожарский.

Обычно по барабанному бою можно было еще издали распознать, кто приближается: русские или поляки.

— Нет, не слыхать, — ответил десятник, — ни труб, ни барабанов.

В цитадели Зарайска труба заиграла тревогу. Стрельцы и пушкари бегом спешили по каменным ступеням на стены и башни, восьмигранные силуэты которых под островерхими кровлями грозно вздымались на фоне темного неба, усыпанного звездами.