1632-vtrehub

Гретхен попыталась проследить за той гордостью, которую почуяла за незнакомыми словами. К звукам чужого языка она была привыкшей,  - наёмничья армия являла собой воистину Вавилонскую башню, - и довольно ловко навострилась отделять смысл от словесной шелухи.

Так что можно было перевести дух. Людвиг был горд ею, как крестьянин-свиновод мог бы гордиться своей свиноматкой. Здесь же было что-то другое. Что-то необычное. Скорей даже что-то чистое.

В памяти внезапно всплыл образ из того мира, который, как она думала, ей удалось изгнать навсегда. Она вдруг вспомнила вечер в доме отца, когда они все стояли у камина. Грели руки, пока мать накрывала на стол. Отец следил за ней, повернув голову. Гретхен было шестнадцать. Всего четыре года назад, подумалось ей. Чёрта с два, да целую жизнь!

В глазах отца светилась гордость. Чистые, сияющие, здоровые глаза, полные гордости. Гордости такой нежной и тёплой, что, казалось, глаза эти освещают дом посильнее пламени в камине.

К своему ужасу она обнаружила, что рыдает. Дрожа как осиновый лист, она отчаянно заставила себя собраться.

Не сметь! Его это взбесит! Мужчины не любят, когда –

Его  руки её обвили, прижали к себе. Рука вдавила её лицо прямо ему в плечо. Бездумно, как ребёнок, она обхватила своими руками его тело сжала что было сил. Она всё продолжала всхлипывать, когда вдруг почувствовала мышцы под слоем жира, а под мышцами – кости. Почувствовала – вот странное ощущение! – как острый край очков, вдавившийся ей в голову, услышала шепот, но не поняла ни слова.

Да и не было нужды в словах. Их смысл, освобождённый от шелухи – только он имел значение. Придя в себя, она чуть отвела голову. Их глаза встретились, её светло-карие с его ясно-зелёными.

Всё не так уж плохо.

Глава 22

«Чушь!» - было первое, что произнесла бабушка Гретхен, после того как сказано было, что они остановились перед школой.  Сгорбленная старушка подозрительно всматривалась в молодую женщину, стоявшую рядом с Гретхен. В руках она держала лист бумаги. «Они вам врут!» - заявила Бабуля. В голосе слышались весь опыт и мудрость возраста.

Бабуля вытянула шею, рассматривая то, что ей казалось огромным зданием: «Для школы таких размеров не наберётся благородных детишек во всей Германии. Всё они врут!»

Гретхен и сама была не слишком уверена. С одной стороны, она не думала, что Джефф стал бы ей лгать. Она его едва знала, но один раз взглянуть в его открытое лицо было достаточно. Какие бы злые и подлые качества не скрывались за этой маской, Гретхен ни на секунду бы не поверила,  что это хозяин способен на хладнокровное притворство. Однако…

Зачем могла понадобиться столь большая школа? Ей, во всяком случае, в голову ничего не приходило. Тысяча дворянских детей за раз? Именно такое число назвал с гордостью Джефф на своей смеси немецкого с английским. Да столько их и во всей Священной Римской империи не наберётся.

Гретхен вздрогнула от этой мысли. У неё была робкая надежда в последние годы, что если достаточно много благородных поубивает друг дружку , то и война рано или поздно закончится. Но если есть ещё тысяча тех, кто готов заступить на места отцов…

Она пригляделась к листочку бумаги в руках Джеффа.  Все его приятели держали по такому же. Такой же был и той пожилой женщины, что появилась чтобы встретить их, когда они подъехали к школе, и вручила их им.

Гретхен внимательно взглянула на ту пожилую даму. Баронесса, никак не меньше. Может, даже и герцогиня.

В какой-то степени, суждение Гретхен основывалось на том, как дама была одета. Одежда была довольно простой, странного, почти скандального покроя, но сшита была превосходно и из какой-то совершенно незнакомой материи, практически кричавшей: уйма денег. Но в большей части заключение было продиктовано тем, как пожилая дама себя держала.

Никто из женщин, которых она доселе знала, не достигал столь почтенного возраста не превратившись в калек от бесконечных трудов, лишений и издевательств. Только увидев ту женщину, Гретхен дала ей на вид  чуть более тридцати, несмотря на седину. Но морщинки вокруг ее глаз и рта принадлежали женщине явно постарше. Сорокапятилетней, а может и пятидесяти.  Да это ж возраст скрюченной и измождённой Бабули!

Герцогиня! Женщина была  почти одного роста с Гретхен. Она держалась прямо, без малейшей сутулости. Всё в ней прямо светилось здоровьем и жизненной силой. Карие глаза поза очками герцогини были столь же ясны и чисты, как и молодой.

Ну и само собой – её уверенность в себе. То как она стояла, как несла себя, даже то, как она держала голову – всё весьма недвусмысленно вещало миру: Я особенная. Я ценна и важна. Я – драгоценность. Я – хороших кровей.

Гретхен отвернулась. И вновь её взгляд упал на на листик. На нём было что-то напечатано. Она неуверенно протянула руку: «Пжалста, можно я?»