Здание оцепили, бронетехника и зенитки были подогнаны, шутц-полицев тоже согнали перекрыть улицы, в качестве внешнего кольца оцепления я поставил бывшую охрану Равенсбрюка. Чисто для солидности, естественно. Если военные приедут меня убивать (а они приедут), то ублюдки, сторожившие раньше Равенсбрюк, никакого сопротивления не окажут, это я понимал. Да и вообще — никто мне не поможет, если против меня бросят армию.
Я понимал, что живу последний день. Что там произошло в Равенсбрюке? Это было озарение или, наоборот, нервный срыв и ошибка? Время покажет, теперь жалеть о сделанном уже никакого смысла. Надо продолжать гнуть начатую линию, пока эта линия или не приведет к победе, или не обломается.
По крайней мере, Айзека мне доставили. Ольбрихт не успел его захватить, тут я опередил хунту.
Я переоделся в парадную форму рейхсфюрера ᛋᛋ
, надел все мои многочисленные награды, полученные от фюрера, потом глубоко вдохнул и вошел в зал для совещаний.Все начальники управлений и служб ᛋᛋ
уже были здесь, дубовых листьев в петлицах тут было столько, как будто я оказался в дубовом лесу. Человек тридцать самых опасных людей Рейха разом поднялись со стульев и вскинули руки в нацистском приветствии.Рядом со мной были Айзек и верный Вернер Гротманн, уже с рыцарским железным крестом на вороте, уже с погонами и петлицами оберфюрера на мундире. Гротманн в правильности его собственных действий все еще явно сомневался, но после Равенсбрюка отступать ему было некуда, как и мне самому. Парень выбрал карьеру при рейхсфюрере, так что теперь пойдет со мной до конца. И еще я взял с собой Аденауэра, просто на всякий случай. Аденауэр показался мне достаточно мудрым человеком, так что мне хотелось, чтобы он понаблюдал и провел аудит моих действий.
Назиговавшись, эсэсовцы уселись за длинный стол, на столешнице которого было вырезан оккультный знак — «черное солнце», потом все уставились на нас с фюрером.
Так… А вот теперь надо действовать стремительно, но аккуратно. С одной стороны, я должен опередить генеральскую хунту, с другой стороны — не повторить тактических ошибок, сделанных в Равенсбрюке.
Я прочистил глотку:
— Партайгеноссе! Можете оставить свои приветствия. Перед вами не фюрер. Этот человек — двойник.
Айзек смущенно кивнул, разоблачать себя ему было неприятно, но я не оставил актеру выбора. И Айзек, и Аденауэр сейчас находились здесь против своей воли, я притащил их сюда под стволами.
— Рейхсфюрер говорит правду, — подтвердил Гротманн, — Я лично занимался поисками этого двойника в свое время. Я его даже дрессировал быть Гитлером.
Эсэсовские шефы глядели на Айзека. Реакции — вообще никакой. Вот сейчас я имел дело с натуральными волками, эти охать и ахать не будут, эти даже удивляться уже давно разучились. Никто не проронил ни слова.
— Я не Гитлер, увы, — сказал Айзек, он как будто извинялся за этот прискорбный факт.
Аденауэр сел на стул возле стены и делал вид, что его тут нету.
— Мы можем узнать, где настоящий фюрер? — подал голос Эрнст Кальтенбруннер, начальник главного управления имперской безопасности.
Я теперь отлично знал всех моих подчиненных по именам и лицам. Память Гиммлера ко мне вернулась, после шока, пережитого в Равенсбрюке. Но вернулась не полностью. Например, я все еще не помнил ни гиммлеровскую любовницу, ни семью, ни, самое главное — секретного бункера в Тевтобургском лесу.
— Можете, — сообщил я, — Я убил его. Я убил Адольфа Гитлера.
Снова молчание. Снова никакой реакции. Дорого бы я заплатил, чтобы узнать, что сейчас происходит у начальников управлений в черепушках! Но по их лицам ничего понять было нельзя.
Кальтенбруннер чинно поднялся на ноги:
— В таком случае вы совершили государственную измену, рейхсфюрер. Я вынужден просить вас о моей отставке. Я не намерен больше работать под вашим руководством.
Кальтенбруннер так и остался стоять, но его демарш никто не поддержал, больше желающих уйти в отставку не нашлось.
Оно и понятно. Кальтенбруннер всегда был фанатиком, и не слишком умным при том. А вот все остальные или достаточно трусливы, или достаточно умны, чтобы промолчать сейчас. Но и трусы, и умники могут воткнуть мне нож в спину сразу же после этого совещания.
— Я не принимаю вашу отставку, Кальтенбруннер, — ответил я, — Если хотите — могу вас только расстрелять.
— За что, рейхсфюрер? Я клялся на верность Адольфу Гитлеру, и я своей клятвы не нарушал. И да будет вам известно, что настоящий фюрер жи…
Грянул выстрел. Вот это уже не я, это Гротманн. Парень быстро учился у своего шефа, то есть у меня. Кальтенбруннер рухнул на пол, опрокинув стул, Гротманн добил его одним метким пистолетным выстрелом.
— Труп убрать, — привычно распорядился я.
Охранники тут же утащили Кальтенбруннера, осталось только кровавое пятно на столе.
— Есть еще желающие уйти в отставку?
Желающих не обнаружилось, эсэсовцы продолжали хранить свое загадочное молчание.
— А как насчет желающих занять должность покойного партайгеноссе Кальтенбруннера?
Неожиданно на ноги поднялся группенфюрер Мюллер, присутствовавший тут в качестве начальника гестапо.