17 потерянных

Мы пробираемся по нему к воротам и обнаруживаем, что порванная цепь на заборе заменена гораздо более толстой и на ней висит крепкий замок, золотой, новый и блестящий и слишком массивный, чтобы справиться с ним без большого молотка. Поверху по-прежнему идет колючая проволока, но Фиона не намерена отступать. Я жду, что она подтянется на рабице и перелезет через ворота – ведь колючая проволока не может искромсать дым, из которого она состоит. Разве проволока способна навредить привидению, воспоминанию, идее? Но она не делает этого. А говорит, что мы должны найти другой способ оказаться в лагере.

После долгого блуждания по снегу, обогнув какие-то деревья, мы обнаруживаем, что на самом-то деле войти на территорию лагеря можно через сосновый бор. Мы заходим в него сзади и идем мимо административного корпуса и серого бетонного ремонтного цеха. На снегу видны следы, ведущие к его двери, к компостной куче и в темный лес. Фиона уже далеко впереди и машет мне. Я слишком медлительна.

Ей не холодно, но я замерзаю, а затем, словно он был оставлен здесь специально для меня, нахожу на снежной тропинке собственный шарф, завязанный узлом, – наверное, я обронила его несколько недель тому назад, хотя не помню, чтобы была в этой части лагеря. Так почему он оказался здесь? Это не имеет значения, и я поднимаю его, стряхиваю снег и дважды оборачиваю вокруг шеи. И это согревает меня. Немного.

Скоро не будет так холодно, говорит мне Фиона, и меня начинает трясти. Я задаю себе вопрос: не имеет ли она в виду, что холодно не будет после смерти? Что, когда все кончится, нас охватят тепло и уют, и кожу согреет свет звезд. Не хочет ли она сказать именно это? Такое действительно произойдет сегодня ночью?

Я иду вслед за ней по тропинке вверх по холму. Идти все труднее – потому что мы нашли канистру с керосином и забрали ее из-под брезента, лежащего рядом с дровами. Она заставляет меня донести керосин до круга, выложенного из камней, где мы можем разжечь костер. Они сразу понабегут сюда, говорит она. Огонь нужен, чтобы дым привлек к нам Эбби и остальных девушек.

Огонь, на который она указала мне в больнице. Фиона Берк всегда жаждала огня.

Я делаю то, что она мне велит – как и в ночь ее побега. К тому же я знаю, она права. Я видела девушек на отражающих свет предметах: в зеркалах и окнах, а однажды на чистой поверхности вилки, только что вынутой из посудомойки; видела я их и в разных укромных местах, где они появлялись, только если их никто больше не мог заметить, а еще на деревьях, где так просто спрятаться среди теней. Но я не знаю, каково им придется на открытом пространстве, окруженном лесом, без крыши над головой. Как они узнают, что появление здесь безопасно для них? Единственный выход – это свет огня, завеса дыма и его запах. Вот почему мы должны сделать это.

Это выманит девушек наружу, равно как и их истории. Я думаю о них как о яблоках, падающих на поверхность воды, хотя они реальные девушки с реальными головами. Скоро их родные и друзья получат ответы, тайны будут разгаданы и выставлены на солнце. Я буду скорбеть по каждой из них, надеясь вопреки всему, что неправа.

А есть еще и Эбби Синклер, девушка, к которой постоянно возвращаются мои мысли. Девушка, чью смерть я не могу вообразить. Ее история началась здесь, на этом замкнутом пятачке земли среди сосен. Ей придется выйти из леса, когда вспыхнет огонь. Разве она сможет проигнорировать нас на этот раз?

Когда огонь потихоньку занимается, я грею над ним руки. Не позволяю себе думать о Джеми, оставленном мною в больнице. Или о маме, которой уже, должно быть, позвонили и сообщили, что я сбежала. Она наверняка в панике и гадает, где я могу быть. Я вспоминаю о них, но ненадолго. Фиона останавливает меня. Она хочет, чтобы я увидела…

В этот решающий момент, обводя взглядом лагерь, можно разглядеть пустующие домики. Столовую, Клуб искусств и ремесел, церковь, флагшток с трепещущей на ветру веревкой. Здесь Эбби Синклер провела свои последние дни перед исчезновением, и сейчас – искоса глядя на Фиону, медленно перемещающуюся вокруг камней, – я гадаю, а не ждет ли меня то же самое.

Свежий ночной воздух проясняет голову. Здесь холодно, но я словно очищаюсь и снова становлюсь способна думать так, как привыкла.

Встаю. Хлопаю по карманам, пытаясь нащупать телефон, и вспоминаю, что в больнице его у меня не было, значит, нет и здесь. Я нахожусь на стылом холме, где дует сильный ветер, в безлюдном, забытом всеми месте, ночью в конце января, и не могу понять, почему это так.

А затем наконец вижу то, что Фиона пыталась показать мне.

Снег исчез и уступил место дорожному покрытию. Трещины на нем те же самые, что я видела во сне, и я стараюсь не наступать на них. Черные железные ворота с визгом и скрипом распахиваются, как это обычно и происходит. Ступени не рушатся под моим весом, хотя я этого боялась, когда приближалась к двери. Дверь открывается. Потому что она никогда не бывает заперта – ни для любой из них, ни для меня.