17 потерянных

Я не сделала того, что она хотела. Я съездила к ее бабушке и дедушке — это так — но, может, я должна была сказать им больше? Может, я оказалась трусихой? Может, я знала, как бабушка отреагирует на мои заверения о том, что отделившийся от тела дух ее пропавшей внучки общается с ней посредством меня, совершенной незнакомки, через некую калитку между этим и иным мирами. И не знала, как выяснить, где она сейчас и где ее искать. Я сама с трудом могла это объяснить.

Да, такой разговор прошел бы на ура.

Я собиралась сказать это, когда Эбби вдруг предложила написать письмо. Она отвернулась от меня намеренно, и я видела теперь, на что она смотрит: на открытый блокнот на моем столе, на ручку, лежащую на нем. Я села за стол, и она подошла ближе, а когда я взяла ручку, то встала совсем рядом, так что ее дымно-серое дыхание опалило мою кожу.

Я не могла подделать ее почерк, и это не было сеансом спиритического письма, во время которого я закрыла глаза, освободила разум и позволила легким прикосновениям ее призрачной руки направлять мою руку. Я просто написала за нее то, что она хотела рассказать, потому что она не могла держать ручку и писать самостоятельно.

В качестве обратного адреса я указала Дорсетт-роуд. Потом спустилась на кухню и позаимствовала из маминого стола конверт и марку, а затем отнесла письмо в свою комнату — утром я опущу его в почтовый ящик.

Но когда я натянула на себя одеяло и свернулась калачиком, готовясь заснуть, то по-прежнему чувствовала ее присутствие в комнате, словно могла сделать для нее еще больше. Словно я должна разъезжать по проселочным дорогам в своем фургоне, выкрикивать ее имя, клеить объявления о ее пропаже на каждом телефонном столбе, всякий день являться в полицейский участок до тех пор, пока они не пересмотрят дело и не сочтут, что, возможно, в отношении нее были совершены преступные действия. Я подумала о Фионе Берк, которая, как я это понимала, находясь среди теней, наблюдала за нами откуда-то сверху, о том, что я никогда не вспоминала о случившемся с ней вплоть до этой зимы. А должна была бы вспоминать. До чего же бессердечно — забыть о девушке и похоронить ее, хотя ее тело так и не обнаружено.

Я не допущу, чтобы такое произошло и с Эбби Синклер.

41

В пятницу в доме бойфренда Дины состоялась вечеринка по случаю ее восемнадцатилетия. В этот вечер я потеряла контроль над реальностью. Если вообще когда-либо имела его.

Во-первых, шум. На этот раз не только у меня в голове, но и вокруг. Вечеринка была бурной, как и хотела того Дина. Суета не заглушила постоянный шепот, звучащий в моих мозгах, но словно вытащила его наружу, сделала неистовым. Происходило столько всего, и, сидя на продавленном клетчатом диване с кружкой клюквенного сока, я была частью происходящего, подобно предмету обстановки.

Я совсем забыла, что кто-то мог видеть меня, и вздрогнула, когда две девушки из школы подошли и спросили, по-прежнему я с Джеми или уже нет.

— Подождите, а что, Джеми здесь? — удивилась я. — Вы его видели?

Они ответили, что он где-то поблизости, или же я решила, что они сказали это, но не успела я ни о чем спросить, как они отошли от меня, умудрившись непонятным образом забрать кружку, которую я держала между коленями и то и дело подносила ко рту.

И в этот момент вечеринка словно отдалилась от меня. Я оказалась совершенно непричастной к ней, как если бы ножницы отрезали страницу и удалили меня со сцены.

Я поняла две вещи: во-первых, в клюквенный сок, который дала мне Дина, вне всякого сомнения, было добавлено немало водки. И, во-вторых, никто из этих людей не заметит, если меня здесь не окажется.

Вспышка. Я исчезну, а они будут продолжать праздновать.

Это могло случиться со мной прямо здесь, на этой вечеринке, в этот самый момент: только что на диване сидела я, а затем никакой девушки на клетчатом диване не будет. Ее место окажется пустым. И через минуту-другую его займет кто-то еще. А я исчезну.

Я проверила, какая одежда будет перечислена на объявлении о том, что я пропала: черные ботинки; штаны карго; уродливая фланелевая рубашка, о которой я забыла, что она на мне; под ней серая футболка с треугольным вырезом и прорехой на плече; черная майка подо всем этим. Кто-нибудь вспомнит подобные детали, когда его спросят?

И вдруг я заметила ее, подвеску. Она не была запрятана под все слои одежды, как обычно. А красовалась снаружи, о чем я понятия не имела. Она висела у меня на груди. Поблескивающая молочным, словно пенящимся, цветом.

Я встала. Взяла куртку. Разумеется, меня никто не остановил. Сделала шаг по направлению к двери, и тут стало происходить неизбежное.