175 дней на счастье

– Я тебе кое-что скажу, – начала Сонечка, – но ты, пожалуйста, не смейся. Я много обо всем думала и кое к чему пришла. Моя бабушка, она уже умерла, но раньше постоянно таскала меня в церковь. Бабушка очень верила. И Библию мне читала. Я помню, меня так возмущало, что нужно подставить вторую щеку и любить ближнего. Я никак не могла понять, как мне любить папу, если мы с ним постоянно сталкиваемся в магазине, а он делает вид, что не знает меня, и уходит к другой жене и детям. Или как любить маму, когда она только злится на меня, что бы я ни сказала, и непонятно почему, за что… Наверное, за то, что я родилась. Я много думала. Все сопротивлялась. А потом вывела для себя мысль, которая меня очень греет и, не знаю, придает смысл жизни, что ли… Я сама не очень религиозная, но я все-таки верю в добро и любовь. И добро, оно всегда из любви идет. Такой, знаешь, большой человеческой любви к живому. А щеку вторую надо подставить, потому что, когда не отвечаешь ударом на удар, ты прерываешь круг зла. Цепочка обрывается, и зло дальше не идет. Ты не передаешь его другим. И вот это любовь. И вот это доброта. Я не знаю, понятно ли говорю… Понимаешь, для меня-то эта мысль ясная, я ее со всех сторон уже обдумала. Может, она мне притерлась и я уже чего-то в ней не вижу. Но я так живу – я обрываю зло. Не уничтожаю (это все-таки бесполезно), а именно не даю продолжения. – Пока Сонечка говорила, сквозь тучи просочился тоненький луч солнца и осветил ее правую щеку. – Как тебе чай? Правда, вкусный?

– Да, – сказала Леля, раздумывая над Сонечкиными словами.

Пребывая в размышлениях, она бесцельно обводила взглядом кухню. На подоконнике, заваленном пакетами гречки и упаковками макарон, стояла микроволновка, а на ней Леля увидела все ту же толстую старую книгу, которую когда-то случайно выбила из Сонечкиных рук, – «Братья Карамазовы». Леля не любила Достоевского. Она не осилила даже «Преступление и наказание», а оно было, кажется, раза в два меньше этой книги. Как у Сонечки хватает терпения?

Вдруг краем глаза Леля увидела, как подоконник около микроволновки пошевелился.

– Это наша кошка, – сказала Сонечка, заметив, как Леля испугалась. – Она иногда сливается с поверхностью – белая такая. Я вчера ее мыла, шерстка очень мягкая, погладь.

Леля протянула руку над макушкой кошки. На нее смотрели два больших светло-голубых глаза, как у Сонечки.

В дверной звонок несколько раз резко позвонили. Затем кто-то забарабанил по двери кулаком. Кошка, до этого ласковая и спокойная, сжалась, зашипела и убежала.

Сонечка виновато посмотрела на Лелю.

– Это мама, кажется. Ты… ты посиди здесь, хорошо? Она спать, наверное, сразу уйдет. С ночной смены пришла…

Леля кивнула.

Сонечка убежала открывать.

– Почему не в школе? – послышался резкий голос.

– Я… я пойду скоро, просто ко второму.

Какое-то время в коридоре слышно было только, как Сонина мама снимает куртку и обувь.

– Чьи ботинки?

– У меня одноклассница в гостях.

– А будто мужские.

Сонечка промолчала.

– Смотри у меня, Сонька, – услышала Леля, – смотри у меня!.. Если узнаю чего, мало не покажется!..

– Здравствуйте! – не сдержавшись, громко сказала Леля.

Сонина мама медленно зашла на кухню. Это была стройная и даже красивая женщина со стареющим, утекающим вниз лицом и уставшими красными глазами. Она родилась и выросла здесь, в этом городе. Звезд с неба никогда не хватала и бывала в молодости чрезмерно легкомысленна, из-за чего Сонечка и появилась на свет. И пусть ребенок никак не помешал девушке учиться и стремиться к хорошему будущему (потому что ни того ни другого она и не делала), но все же вынудил пойти работать и забыть про веселье. Сонечкина мама искренне считала, что дочь отняла у нее молодость, и злилась, как ребенок, у которого отобрали конфету, отдали другому и заставили наблюдать, как этот другой ее ест.

От нее пахло дешевыми сигаретами.

– Здрасте-здрасте, – сказала она, оглядывая Лелю с ног до головы. Зубы у Сонечкиной матери были желтые, с налетом. Заметив, что девочки съели почти все вафли из вазочки, она недовольно поджала губы.

Леля подумывала уйти, но не хотела обижать Сонечку, которая бы, конечно, поняла, как Леле неприятна ее мать.

– Сонька, я спать лягу. Задолбалась за смену. Домой до вечера не приходи, ты топаешь, как корова. Спать мешаешь, – и она ушла в комнату.

Леля услышала вдруг жалобное мяуканье и ругательство:

– Да не путайся ты под ногами! Иди отсюда! Сонька, забери свою скотину. Я ее выкину на улицу, дождешься!

Сонечка быстро выбежала из кухни и вернулась с перепуганной кошкой. Осторожно посадив ее на подоконник и нежно погладив, Сонечка тихо попросила Лелю одеваться.

– Ты извини, у мамы правда слух чуткий. А она всю ночь в магазине работала. Извини, что так…

Леля улыбнулась ей со всей добротой, на какую была способна. Они быстро оделись и вышли из квартиры.

На улице Леля с удовольствием вдохнула свежий ноябрьский холодный воздух.

14