17,5

Дождь подобрел, как вытянуть руки и встать на носки. Не холодно, не холодно. Прилипло, а тепло. А вот и светло. Солнце лужи рассусалило. Теперь лишь накрапывало. Слипшимся ушедшим дождем скомкался сад под мокрый запах выжженной солнцем травы. С неба остатки пены сдуло, и снизу сдуло неслышные пары дождя. Тоже. То есть и сверху и снизу – минус все облака, большие и маленькие.

А в остатке после дождя – улицы светлее неба. На них сверкает сама стеклянность. Воображенью тех, кто не испытал любви, стеклянный порез после дождя может дать намек на свежесть безответной любви. А тем другим со стеклосверканьем порезов любви, кто не получил в ответ растворенного своего счастья в чужом счастье, нет намека, – только весь зелено-голубой объем текущего вокруг воздуха солнечного мира. Он тихо течет по лицу, по волосам, он течет в глубокий вдох. Вообрази вдох счастья. Отвлекись от несчастной, незамеченной любви. Твоей любви, не тобой не замеченной.

Дождь ушел, и как будто никто и не ссорился. Изумление всех красок, изумление всего. Ярче всех красок дождевая эмаль. Превосходная степень всех чисел. Превесело, пресвежо, препрозрачно, пресветло, прерадостно.

Сбив к затылку шляпку из местной невесомой соломы, с руками в тонких карманах Мила под ноги не смотрела и мягкими сапожками расшвыривала несчитанные зеркальца лужиц. И солнце снова жгло водород наверху и листья внизу. И воспоминание о дожде сожжено в один раз. Опять жара, как будто не было дождя. Думай, считать ли. Дождь за скобками. Посидеть в тени, в питательной прохладе. Съесть что-нибудь, запить чем-нибудь.

От неба всё не отлипнет свет. Мгновенья заката, куда вы так быстро, красные, куда? Длинными тенями ползут предметы один на другой. И все цвета уже с новыми именами. И вот уже забыты и они.

Короткий вечерний вдох был как вечера в начале жизни, будущего вечера тепло и никогда еще не бывшего. Лицо Милы мерцало внутри комнаты мерцаньем улицы. Зеркало было отражением луны на гладком льду. Окном накинута тюль на море и лунную дорогу. Кто-то маленький скребет в темноте отсохшие обои.

Доволокла ноги еле до постели. Лечь! По местному режиму следовало видеть сны, вобравшие дневные облака и улицы, и как касались неба чайки и взлетали в море. Ночь полна ночующей душой. Летом ей снилось только лето. В электрических красках снов. Откинув руку с постели, пальцы свесились в окно, в фиолетовую ночь, в ночной сад, сочащий тишину и шепот забытых слов, и плывет рука с листвой сквозь тихий ветер в лунном полусвете, сквозь ночной переплет веток подробной тишины, сквозь растущий свет ночи. Рассказывает ночь почти весь ответ на любой вопрос напоминанием о начале воспоминания. Избыток невидимого мира, избыток увиденного другими. И если есть Всегда, Никогда не может не настать. Вернется жизнью черный свет, тот что вонзился первым в космос. И спустя вечность всё же будет день, и давным-давно было всё-таки счастье.

Ночь торопит день, он будет как вчерашний. И тоже получит счастье в круглой форме. Солнце.

Уже истрачен этот мир сном тропического цвета. Чуть пригретое утром солнце щелкнуло оконным стеклом. Вон с постели. Мила высунулась в окно. Еще не утро. Неподвижное полусонное небо. Отдохнуть хотят бледно мерцающие фонари. Внизу двое говорили и шли. Их бледные тени секли друг дружку. Миллиарды тонн утреннего тумана – много ли это? Мила почти сосчитала иной способ предвкушения незначительного счастья, которое выглядит несбыточно. С росой тумана на ресницах она назад повернула оглобли. Она только что приехала сюда во вторник, и уже утром среды назад домой.

Основываясь на сообщениях знакомых, у мужа и любовника были веские причины думать, что она вот уже как несколько дней в городе. Выяснять адреса не имело смысла, у нее не было привычки сидеть на месте.

И вот, в один из последних дней послышалось, что кто-то ходит как у себя дома. Вскочили. Она. На диванчике брошены шляпка и перчатки. Где-то рядом. Нет радости такой. На кухне. Моет чашку как ни в чем ни бывало. Почувствовала взгляд, обернулась. И тоже улыбается им. Приветики.

Сбиваясь от радости, муж и любовник рассказали в веселой своей тесноте последние новости: дед перехотел умирать.

– Но сам дед тут не причем. Характер у него испортился по нашей вине. Когда он заявил, что все кругом только и ждут наследства, мы сдуру показали ему наши налоговые декларации за этот год. И он как-то не совсем по-доброму укатил. Теперь он на лазурном берегу один-одинешенек. Но мы ему звоним почти каждый день.

Терпению деда пришел конец: муж или любовник. В один из этих дней кто-то должен отчалить!.. Не позже того понедельника! Пляжный официант, замеревший над дедом, одной рукой держал поднос с дедовским бокалом, другой рукой крутил белую бабочку на своей голой загорелой шее. Задумчивый взгляд деда ему не очень-то нравился.