1759. Год завоевания Британией мирового господства

Уильям Питт в совершенстве владел актерским мастерством, начиная от надменно поднятых бровей до всепрощающего жеста рукой. У него имелись тщеславие и нарциссизм великих артистов. Питта по его тщеславным заявлениям можно приравнять к знаменитому французскому маршалу Виллару, который хвастливо заявлял, что способен заставить герцога Мальборо навсегда прекратить сражения. Но ему никто не верил, что он подтвердил это в битве за Молплакет.

«Я уверен, что могу спасти нашу страну, но это не сможет сделать никто другой», — хвастался он.

Его изобретательный ум был прагматичным, он отличался гибкостью, был открыт для новых предложений и способен мыслить в разных направлениях. Питт сдерживал свое презрение с помощью политического ноу-хау, что и доказал в чрезвычайно трудных отношениях с Георгом II (что было общеизвестным фактом), и своим (на бумаге) невероятным альянсов с герцогом Ньюкаслом.

В 1759 г., в возрасте 50 лет, Питт служил в предшествующей администрации в качестве главного казначея. Но самый крупный взлет его карьеры пришелся на начало войны, когда его назначили государственным секретарем в коалиционном правительстве. Непреодолимая антипатия со стороны Георга II заставила Уильяма Питта уйти в отставку в апреле 1757 г., но шумные протесты привели к тому, что его вновь призвали через два месяца.

Плохое отношение со стороны Георга II объяснялось тремя основными факторами. Во-первых, Питт выступал за войну с Францией на имперской периферии и был против конфликта на континенте. А монарх всегда считал оборону своего любимого Ганновера приоритетной. Во-вторых, Уильям Питт не питал любви и чувствовал презрение к любимому сыну Георга II — герцогу Камберленду. Он еще и усугублял это, выражая свои симпатии принцу Фредерику (старшему сыну Георга II) и лицам, окружавшим его и объединенных общими интересами в «Лестер-хуазе».

Король, со своей стороны, следуя обычаям ганноверцев, ненавидел Фредерика, который отвечал ему удвоенной неприязнью. Но все же Георгу II приходилось выносить невыносимое, когда речь шла о государственных интересах. И каждому становилось понятно: Питт оставался незаменимым в деле войны. Для многих современников политический альянс с герцогом Ньюкасла стал гораздо более удивительным феноменом.

66-летний Томас Пелхем-Холлс, первый герцог Ньюкасла — ветеран, который в течение тридцати лет стоял у руля правления в государстве. Как союзник воплощения «старой коррупции» (сэра Роберта Уолпола), он часто становился объектом брюзгливого языка Питта. Но, несмотря на все его многочисленные недостатки, продажность и посредственность интеллекта, Ньюкасл оказался человеком с какой-то особой проницательностью и хитростью. Он понимал: Уильям Питт нужен Британии. Поэтому приходилось проглатывать ядовитые насмешки и позволить лорду Честерфилду, посреднику между ними, создать союз Ньюкасла и «великого спикера» — Уильяма Питта-старшего.

Здравый смысл и гибкость Питта наиболее ярко проявляются в этом альянсе с Ньюкаслом, которого он в глубине души должен был презирать. Герцог был чисто механическим политическим деятелем, по описанию одного из историков, «невежественным в большинстве дел, кроме искусства управления Палатой общин, не обращающим внимания на то, что не могло помочь его партии и ему самому».

От природы трусливый, Ньюкасл жил в постоянном страхе перед персональными ссорами. Он посвящал почти все свое политическое умение тому, чтобы избежать «сцен», даже если это приводило к тому, что вопрос в повестке дня не рассматривался. Этот аморальный, трусливый, беспринципный, пустой человек, относился к той категории людей, которые всегда проявляют недоброжелательность к тем, с кем это совершенно безопасно. Подхалим в общении с влиятельными людьми, обличенными властью, он был беспощаден с теми, кто, как ему было точно известно, власти не имел (и даже не предполагалось, что когда-нибудь получит ее).

Существует множество комментариев, пародий и комических описаний судорожных физических движений Ньюкасла, торопливой и путаной речи, нервозной беспокойности. Создавалось впечатление, что у него постоянно нет времени. Герцог обладал пристрастием к гиперболическим преувеличениям и неисполнимым обещаниям. Горацио Уолпол сказал о нем: «Чуждая ему значимость, взятая напрокат, и реальная незначительность создавали вокруг него атмосферу, характерную для клерка… У него не было гордости, хотя и имелась бесконечная самовлюбленность. Он чрезмерно любил дело, но все равно постоянно занимаясь им, никогда не делал ничего. Оставленный сам по себе, он постоянно попадал в какие-нибудь трудности, а затем содрогался от последствий».

Наш нынешний век, который ценит политическую преданность принципу и идеологии, стал свидетелем неубедительных ревизионистских попыток реабилитировать Ньюкасла. Но трудно возразить против вердикта, вынесенного Паркменом: «Более нелепая фигура, чем герцог Ньюкасл, никогда не стояла во главе великой нации».