1794

У маленького дощатого причала у Бухгалтерской лестницы женщины-перевозчицы, помахивая веслами, зазывают пассажиров — последний рейс на Корабельный остров Уже почти совсем темно, их челночная работа кончается — в темноте невозможно пробраться через изменяющуюся с каждым ударом волны паутину якорных цепей и канатов выстроившихся на рейде кораблей. И прохожие тоже спешат по домам. В кабаках бесчинствуют гуляки, но улицы пустынны. Фаталистам, случайно оказавшимся по ту сторону Слюссена, остается полагаться на судьбу.

Кардель, напевая про себя военный марш, прошел мимо Мельничного дома и в который раз обратил внимание на количество окон. Вся стена — сплошное окно, разделенное неширокими кирпичными перегородками. Когда-то ему объяснили: там работают только при дневном свете. Открытый огонь в закрытом помещении, где мучной пыли больше, чем воздуха, — верный пожар. Продолжая бурчать марш и невольно соразмеряя шаги с мотивом, свернул в Мельничный переулок— последний в Городе между мостами. Или первый на Сёдермальме. Как считать — зависит, у кого спросишь. Мостовая под ногами мелко дрожит, воды Меларена, перед тем как вырваться на свободу в море, выполняют последнюю работу: исправно крутят тяжелые мельничные колеса.

Тут, как он и надеялся, ни души. Кардель исподтишка оглянулся, нырнул за угол в переулок, где не горел ни один фонарь и было совершенно темно. Прижался спиной к стене, пытаясь различить шаги в ровном и мощном шуме порога. Затянул, как мог, ремни на протезе и вслушался.

Как только преследователь вывернулся из-за угла, Кардель, помогая правой рукой, почти наугад ударил деревянным протезом. Расчет оказался точным — прямо в физиономию. В темноте не видно, но и видеть не надо: в глаза и на лоб брызнула теплая кровь. Резкая боль в культе, будто в нее вцепился волк… очень больно, но, конечно, пустяки но сравнению с тем, что досталось его сопернику. Здоровенный мужик — это он понял по звуку, с каким тот грохнулся на мостовую. Кардель, не теряя времени, ухватил поверженного преследователя за шиворот, волоком затащил в переулок и постучал в дверь мельницы. Он был уверен, что там кто-то есть. В таких местах всегда оставляют на ночь дежурных — на случай пожара. Дверь приоткрылась, выглянул перепуганный ночной сторож — мальчишка-подмастерье. Кардель не дал ему сказать ни слова — протянул заранее приготовленный шиллинг.

— Привет, танцмейстер… вот, пришли попробовать, хороши ли полы в бальном зале. Взнос сгодится?

Мальчишка, мало что понимая, с глуповатой улыбкой кивнул, открыл дверь настежь, пропустил пальта с его ношей и посветил застекленным фонарем. Да… удар знатный. Нос расплющен в кровавую кашу, торчит только противно-белый осколок носовой кости. Верхняя губа рассечена чуть не пополам, хриплое, булькающее дыхание. В свете фонаря еще не остановившаяся кровь кажется черной, как чернила. Он оттащил тело в угол, дал мальчишке еще шиллинг.

— Беру твой фонарь напрокат. Час, не больше. Но чтобы духу твоего здесь не было.

— Только с фонарем поосторожнее… Мне и так запрещено… — пролепетал паренек и исчез.

Кардель набрал в ковш воды и вылил на изуродованную физиономию. Преследователь начал приходить в сознание. Пробормотал что-то непонятное. Кардель не разобрал ни слова, но догадался: по-французски.

— Вот оно что… ты же Яррик… или как? Правая рука Сетона… шпионил за нами аж от Данвикена. Дожидался, что ли? Или случайно там оказался?

Яррик опять прошипел что-то по-французски, и глаза полыхнули такой злобой, что даже Карделю на секунду стало не по себе.

Он покачал головой.

— Французский, извини, не учил, хотя… то, что ты произнес, думаю, на всех языках звучит примерно одинаково. Если, конечно, произнести с выражением… Ты, поганец, грязно отозвался о моей матери? А меня тоже послал куда подальше? Большое дело… слыхивал и похуже. Мне, приятель, от тебя не вопли нужны. Мне нужно кое-что другое… По ты на канарейку не сильно похож, по доброй воле петь не станешь. Потому-то хочу тебе кое-что показать.

Кардель ухватил Яррика за волосы и подтащил к одному из четырех вертикальных мельничных колес. Гот попробовал сопротивляться, но боль была слишком сильна. Колеса нехотя, со скрипом крутились — Стрёммен, забранный в два желоба, яростно бросался на плицы[46].

Не отпуская волос, нагнул голову Яррика.

— Посмотри-ка вниз.

Черная бурлящая вода и яростное рычание порога, возмущенного покушением на его свободу.

— Мне нужно увидеть твоего хозяина. Сегодня же. И ты меня к нему отведешь.

Яррик сделал попытку плюнуть Карделю в лицо, но разбитые губы никак не хотели складываться для плевка.