18 Дождик осенний, поплачь обо мне (СИ)

- Валя, уже никак. Для начала, по нашим законам то, что со мной сделали этим доносом, не тяжелое преступление. То есть, они выйдут и продолжат делать, что делали. Кроме того, они же не одни. И всех не пересажаешь. А я уже мишень. Вам просто не надо стоять со мной рядом, и с вами все будет хорошо. И с порталом тоже. Вам с него еще жить и жить, и людям без него еще долго будет кисло.

Валентин слушал, шумно дыша и глядя в пол, потом посмотрел Полине в глаза:

- Витыч просил присмотреть, чтобы тебя не обижали, а как, если ты сама себя обижаешь?

- Я еще надеюсь это ему объяснить при встрече, - еле заметно улыбнулась она. - Но если нет - вы сделали все, что могли.

- То есть, ты хочешь сказать, что теперь с наместником работать можно, а заплатишь за это ты? - с каким-то едким интересом уточнил байкер.

- Я хочу сказать, - с легким раздражением произнесла Полина, - что сейчас надо выбирать, работаете вы для города или бодаетесь с наместником, который со своей стороны для города тоже работает. И заплатила я именно за это. Как, кстати, и Витыч, и Димон с Юркой, и Саня, и все остальные.

- Мгм, - кивнул Валентин. - А "Манифест" как же?

- А он свое отработал, - легко сказала Полина. - Суд же начался. Когда закончится, будут другие документы.

- Поль, а ты вернешься вообще? - с тоской спросил он. - Или так и останешься в Приозерске?

- Валя, для начала, я скорее всего, буду присутствовать на суде там, за звездами, - вздохнула она. - И если так, то обратно, хотя бы и в Приозерск, вернуться я смогу только при одном условии: если империя подтвердит реабилитацию всех репрессированных. Шансов не до фига, но заявлять это требование необходимо. Или пусть доводят до конца и мое дело тоже. Исключений не будет.

- Ты дура или жить не хочешь? - с интересом спросил Валентин.

- А то мне дадут, можно подумать, жить-то, - усмехнулась Полина. - Пока приговоры не отменены и люди не восстановлены в правах хотя бы посмертно, мое положение остается более чем двусмысленным. Я уже ничем не лучше этих, которых в сентябре босиком в одном белье по городу пустили. И чтобы вернуть честное имя в глазах горожан, мне надо умереть, причем как можно быстрее, желательно до следующего нового года. А пока я жива, даже если реабилитация пройдет, во мне все равно будут сомневаться.

- Ясно, - мрачно кивнул байкер. - В общем, с тобой мы поговорили, пошел я к Марине, может, она что умное скажет.

К Марине Валентин пришел злой как черт, а ушел в мрачном изумлении. Марина показала ему очень небольшую часть всего, что в сети в адрес Полины уже летело по сети в крае, в Московии и в Финляндии. Больше всего его поразило то, что Полина оказалась уже виновата в том, что "сдала сааланской администрации своих людей", в которых без труда узнавались Игорь и Федор. Ее обвиняли в сотрудничестве с саалан и прямо называли двурушницей и продажной тварью. Признавать, что Полина права, Валентину очень не хотелось, но вариантов он не видел.

Хайшен, дожидаясь, пока доктора разрешат маркизу да Шайни участвовать в дознании, продолжала исследовать местные магические традиции. Ей казалось, что она ловит таящерицу, но никак не успевает за ее хвостом, мелькающим в густой траве, исчезая снова. То, что не давалось ей в руки, совсем не было истлевшими останками традиции или культа, но пряталось оно на совесть. Досточтимая искала и находила следы, но не видела того, что их оставляет. И погрузиться в эту погоню полностью она не могла: нужно было начинать допрашивать первого наместника края. Врачи наконец разрешили ему участие в процедурах дознания, пока по местным правилам, не больше часа за один раз, не ежедневно, и без шара правды, конечно. Кроме того, дознавателя отчасти сдерживало присутствие Полины, которая все так же молча сидела в углу во время разговоров с Унриалем, говоря только "добрый день" и "Хайшен, достаточно".