1812. Фатальный марш на Москву

По истечении первой недели преследования организованная выдача провизии стала носить менее уверенный характер. Солдаты могли рассчитывать разве что на твердые сухари, а время от времени довольствовались жидкой баландой или размазней собственного приготовления. Им все больше приходилось прибегать к отправке отрядов для заготовления всего необходимого. «Неверно винить одних французов в том, что они жгли и грабили все подряд вдоль дороги, – писал Николай Митаревский, сталкивавшийся с трудностями в добыче пропитания для артиллерийских лошадей батареи. – Мы делали то же… Когда мы отправлялись на фуражировку, чрезвычайно полезными становились солдаты, считавшиеся в мирное время прохвостами и жуликами. Ничто не ускользало от их орлиного взора». Ко времени перехода через Днепр преследователи уже почти не стеснялись отнимать все подряд у местного населения, каковое не считали русским и подозревали в сотрудничестве с французами{772}.

Если французы шли по опустошенной дороге, русские части в большинстве случаев пробирались по целине, что осложняло движение, в особенности для артиллерии. Беннигсен предлагал Кутузову оставить в тылу четыре сотни из наличествовавших в армии шестисот пушек, что помогло бы увеличить темпы движения, но Кутузов отклонил этот совет генерала, как и все прочие{773}.

«Люди и лошади умирают от голода и перенапряжения, – отмечал поручик Икскюль 5 ноября. – Только казаки, всегда бодрые и довольные, умеют как-то поддерживать свой дух. Остальные же с очень большим трудом продолжают тащиться за бегущим неприятелем, а наши лошади, у которых нет подков, скользят на замерзшей земле и падают, чтобы уже не подняться… В моем исподнем три рубахи и несколько пар длинных чулок. Боюсь менять их из-за леденящего холода. Меня поедают блохи, я весь облеплен грязью, поскольку никогда не расстаюсь с тулупом»{774}.

В таких условиях армия таяла быстро. К концу боев вокруг Красного Кутузов потерял 30 000 чел., и столько же отстали, оставляя его для продолжения боевых действий со всего лишь 26 500 чел. Как отмечал Митаревский, к моменту, когда они дошли до Красного, почти все пополнения в людях и лошадях, поступившие в Тарутино, убыли по причине смерти или отбились в пути. На моральное состояние войск неизбежно влияли ужасы, свидетелями которых становили солдаты, следовавшие за Grande Arm'ee. «Хотя они и были нашими врагами и супостатами, наша жажда мести не заглушала чувств гуманизма до такой степени, чтобы мы не жалели их в страданиях», – писал Радожицкий. В тяготах и лишениях он считал хвастливые прокламации Кутузова источником утешения, сравнивая их с «манной небесной»{775}.

Кутузов, безусловно, понимал потребности солдат лучше, чем вернувшийся в армию солдафон и любитель парадов цесаревич Константин. Глубоко пораженный видом грязных людей, кутавшихся в овчину, он устроил смотр с намерением привести их в порядок, и появился на нем в парадной форме без шинели, чтобы продемонстрировать, какой он молодец. «Он хотел подать пример, а нам становилось холодно даже смотреть на него», – вспоминал капитан лейб-гвардии Семеновского полка Павел Пущин{776}.

Но даже продолжавшие боготворить Кутузова солдаты, как высказывался Митаревский, «стали поговаривать, что-де хорошо было бы, когда б фельдмаршал наш немного помолодел». Позволив французам вырваться через Красный, он вместо перехода к скорейшему преследованию устроил благодарственный молебен. Более расположенные и лучше настроенные к старику указывали на его годы и болезни: он часто ходил согнувшись из-за люмбаго и страдал от мигреней. Другие строили гипотезы в отношении истинных мотивов главнокомандующего. Некоторые в его окружении, возможно повторяя чужие свидетельства (или, скорее, предположения), говорили, будто слышали, как он говорил, что намерения его не в уничтожении Наполеона, а в обеспечении тому «золотого моста» вон из России. Уилсон отметил беседу, в которой фельдмаршал якобы говорил ему, что от свержения Наполеона Россия выиграет немного, в то время как Британия займет господствующую позицию как доминирующая держава в Европе, а это не отвечет интересам России{777}.

Как считали другие, и в том числе Ермолов и Вольдемар фон Левенштерн, Кутузов боялся загнанного в угол и отчаявшегося Наполеона, пусть у того остались всего 30 000 или 40 000 активных штыков и сабель. Фельдмаршал осознавал, что как полководец император превосходит его, а французские маршалы и генералы не чета его вечно ссорящимся подчиненным, к тому же закаленные бойцы Grande Arm'ee дрались лучше против его солдат, огромная доля которых приходилась на крестьян, призванных под знамена всего несколько месяцев тому назад. В приказах Наполеона, написанных Бертье с обычным формализмом, по-прежнему упоминались корпуса, дивизии и полки, точно те были полностью боеспособными формированиями, а поскольку многие из этих бумаг попадали теперь в руки русских, у Кутузова могло сложиться впечатление, будто дела у противника обстояли лучше, чем в действительности{778}.