1812. Фатальный марш на Москву

Трудно представить себе картину происходившего, поскольку части и подразделения во множестве старались добраться куда-нибудь, где можно обрести укрытие и еду для себя и животных. Дороги покрывали валявшиеся тут и там трупы лошадей и тела людей и брошенные повозки и орудия. «Можно было наблюдать перед передками двух или трех этих созданий в полной сбруе, дергавшими вальки и пытавшимися бороться со смертью или уже лежавшими безжизненно, – вспоминал артиллерийский лейтенант Соваж. – Канониры и солдаты поезда стояли в скорбной тишине с глазами полными слез, стараясь отводить взор от ранивших сердце видений». Аджюдан-унтер-офицер Лекок из полка конных гренадеров гвардии, ветеран Итальянской и Прусской кампаний, с ужасом смотрел на пробивавшуюся через непогоду артиллерийскую часть. «Вода на извилистой песчаной дороге доходила лошадям до самого брюха, – вспомнил он. – Пытаясь вытащить ноги, они теряли подковы, падали и тонули»{224}.

Количество людей, расставшихся с жизнью той ночью, оказалось не особенно большим, хотя ходили слухи о трех гренадерах, убитых молнией. А вот потери в лошадях можно назвать поистине ужасающими. Большинство артиллерийских частей недосчитались 25 процентов конского парка, и положение дел в кавалерии сложилось ненамного лучшее. По прикидкам Абраама Россле, офицера 1-го швейцарского полка линейной пехоты, корпус Удино, в который входила эта часть, недосчитался до 1500 кавалерийских и артиллерийских лошадей. Полковник Любен Гриуа, командовавший артиллерией 3-го кавалерийского корпуса Груши, утверждал, что урон в конях у него составил 25 процентов. По общим оценкам, всего за двадцать четыре часа боевые части потеряли свыше 10 000 лошадей. Данные еще заниженные, поскольку тут не принят во внимание ущерб у снабженческих колонн, каковые, согласно сведениям одного commissaire, утратили, вероятно, ни много ни мало 40 000 голов{225}.

Психологическое воздействие грозы тоже не назовешь незначительным. Пока солдаты пробирались вперед, меся грязь трясины, образовавшейся на месте песчаных дорог, они наблюдали по обочинам умиравших людей и животных, а слухи об убитых молнией гренадерах Старой гвардии передавались из уст в уста. Молодой Анатоль де Монтескью-Фезансак[55] шутя сказал барону Фэну, что, будь они греками или римлянами античных времен, после такого скверного предзнаменования уже наверняка повернули бы обратно и отправились по домам. Другие принимали случившееся более серьезно, в особенности итальянцы. «Такое количество несчастий – грустный знак на будущее, – писал Эжен Лабом. – Все начали относиться к ним со страхом. И следуй мы примеру древних, выказали бы больше уважения к предостережениям небес, и вся армия тогда была бы спасена. Но когда солнце появилось из-за горизонта, наши мрачные предчувствия растаяли вместе с облаками»{226}.

Однако мрачные предчувствия Наполеона не улетучились столь же быстро. Вскоре после прибытия в Вильну он осознал катастрофические размеры потерь, понесенных армией, но что и того хуже, его тщательно разработанный план организации снабжения войск провалился. Тяжелые повозки с упряжками из волов застревали в песке литовских дорог и без затопившей их наполовину грозы. Снабжение, отправленное по воде из Данцига через Кёнигсберг, без проблем добралось до Ковно, но река Вилия местами оказалась слишком мелкой для барж, и доставить их к цели без проведения неких работ по углублению русла или переноса грузов на лодки с меньшей осадкой не представлялось возможным.

В Вильне французы практически никакого снабжения не обнаружили, а теперь из-за грозы не хватало и лошадей для его подвоза. «Мы теряем в этой стране столько лошадей, что понадобятся все ресурсы Франции и Германии для поддержания конных полков на текущем уровне боевой численности», – писал Наполеон военному министру, генералу Кларку. И пока снабжение не поступало в Вильну, отставшие от своих больные солдаты – которых было устрашающе много – кое-как подтягивались в город. Довольно быстро в наскоро развернутых для их приема госпиталях очутились уже 30 000 таких людей{227}.

Единственным лучиком в том темном царстве для Наполеона стали известия о быстром продвижении атакующих сил и об успешно вбитом клине между войсками Барклая и 2-й Западной армией Багратиона. Если бы удалось должным образом использовать брешь, он сумел бы уничтожить последнюю. Император послал маршала Даву с двумя оставшимися дивизиями 1-го корпуса (две были переданы в поддержку Мюрату) и 3-й кавалерийский корпус генерала Груши в юго-западном направлении отрезать путь отступления Багратиону, а также отправил приказы Жерому, Евгению и другим командирам в данном ареале с инструкциями по окружению 2-й армии. Однако доставка депеш и донесений, не говоря уже о достижении должной скорости продвижения, сама по себе превратилась в очередную неожиданную проблему.