1812. Фатальный марш на Москву

Наполеон назначил маршала Мортье губернатором Москвы, дав строгие предписания не допускать грабежей, и, согласно большинству источников, французская оккупация началась сравнительно цивилизовано. Коль скоро все лавки стояли закрытыми и запертыми, изголодавшиеся солдаты ходили от дома к дому в поисках людей, надеясь купить или выпросить у них съестного и одежды. Некоторые вели себя вежливо, большинство изъявляли готовность заплатить. Но поскольку очень многие хозяева уехали, солдаты в стремлении разжиться всем необходимым принялись вламываться в лавочки и частные дома. Пусть они и не гнушались деньгами, если находили их, все же на том этапе главной заботой воинов было набить животы и раздобыть рубашки, носки, башмаки и прочие тому подобные вещи. «Когда солдаты вступают в город, покинутый жителями, где все в их распоряжении, и берут себе съестное и предметы одежды, разве можно назвать подобное грабежом?» – писал саксонский лейтенант Ляйссниг[135]. – Не было никого, кто дал бы им потребное по праву, так что же оставалось делать французским солдатам?»{506}

Однако отмечались и немало примеров неподобающего поведения. И. С. Божанова, священника при Успенском соборе, группа солдат силой заставила принять их у себя в доме, где ему пришлось кормить незваных гостей, после чего те принялись шарить по комнатам. Монахов Донского монастыря посетили пара сотен воинов, которые прошлись по обители туда и сюда, похищая все ценное из попадавшегося под руку и избивая иноков. Подобные вещи скоро сделались нормой, в значительной мере из-за экзальтированной натуры русского губернатора Москвы.

Ростопчин не раз и не два клялся в случае своего ухода из Москвы позаботиться оставить французам одни лишь груды пепла. Даже и прежде того, как Кутузов уведомил его о решении отказаться от защиты города, г убернатор сделал соответствующие приготовления с целью сжечь все ценное для французов – запасы провианта, амбары с зерном, лабазы с материей и кожей. Он же велел удалить пожарные насосы вместе с их прислугой. Уезжая из столицы, губернатор отдал приказ приставу Вороненко предать огню не только различные предметы снабжения, но и вообще все, что придется.

Вороненко с подчиненными принялись за работу, и скоро, когда последние части русских войск покидали город, в разных его частях запылали пожары. Похоже, той ночью Вороненко прекратил свою деструктивную деятельность, но на следующий день почин подхватили другие – вероятно, принявшийся грабить преступный элемент и беспечные французские солдаты, предававшиеся тому же занятию. К тому же немалую роль сыграл поднявшийся в тот день сильный ветер. С наступлением ночи 15 сентября горели значительные участки города – очень тревожный момент, ибо более двух третей зданий были из дерева. Наполеон приказал Мортье отправить пожарные дружины и велел арестовывать поджигателей. Солдаты мало что могли поделать против огня без насосов и тому подобного оборудования, но вот с задержанием поджигателей дело у них пошло лучше. Действительных или мнимых, их расстреливали без лишних слов{507}.

Огонь вырвался из-под контроля и охватил несколько районов города. К четырем часам утра 16 сентября, когда огненное море начало окружать стены Кремля, перепуганные чины свиты разбудили Наполеона. В арсенале крепости хранились огромные запасы пороха, а потому существовала опасность его детонации от искр, во множестве летавших в ночном воздухе. В конце концов, императора уговорили уехать из города, и он поскакал по пылающим улицам в сопровождении большей части гвардии. Наполеон обосновался в Петровском путевом дворце, в нескольких километрах за чертой Москвы.

Оттуда спектакль выглядел величественным, хотя и жутковатым. Ночью можно было читать без света и ощущать тепло пожарища. Даже с расстояния слышалось, как огонь рычал, бушуя подобно урагану. «То было самое грандиозное, самое величественное и самое ужасающее зрелище, когда бы то ни было виденное миром!» – вспоминал Наполеон на острове Святой Елены. По мнению генерала Дедема де Гельдера, московский пожар являл собой «самый прекрасный кошмар, очевидцем которого только можно стать… Всю ночь я в удивлении глазел на небывалое представление, жуткое и в то же время величественное и завораживающее». Но внутри творился ад. «Весь город пылал, толстые столбы пламени разного цвета вставали там и тут и тянулись к небу, пятная горизонт, во все стороны распространяя ослепительный свет и жгучий жар, – так описывал ту картину доктор Жан-Доминик Ларре, главный хирург Grande Armée. – Те столбы огня, волчком крутившиеся во всех направлениях из-за свирепствовавшего ветра, сопровождались во время своих подъемов и распространения вширь леденящим душу свистом и частыми взрывами, происходившими из-за воспламенения пороха, селитры, смолистого масла и спиртного, хранившегося в домах и лавках». Жестянки кровли летали в воздухе, поднимаемые его горячими волнами, в то время как иные крыши и купола, коробились с треском и целиком взлетали вверх{508}.