1812 год. Пожар Москвы

1-й (1, 3, 4 и 5-я дивизии) и 3-й армейские корпуса устроились в поле по обе стороны от большого тракта. «В 5 часов, — писал командир 18-го линейного полка П. Пельпор, — мы разбили бивак слева от большой дороги из Смоленска в Москву, возле Поклонной горы (mont de Salut)». Хотя солдатам в середине дня было приказано одеть «большую форму», она им так и не понадобилась. «В эту первую ночь никто не покидал лагеря», — вспоминал Пельпор[139].

Пехота Старой гвардии разместилась в Дорогомиловской ямской слободе, «…император расположился в доме в предместье, — записал в свой дневник капитан Л.Ф. Фантэн дез Одоард, командир роты из 2-го полка пеших гренадеров гвардии, — и гвардия разбила свои биваки в близлежащих садах. Это ложе не походило на то, о котором я мечтал в течение всего дня»[140]. Еще менее повезло солдатам дивизии Делаборда из Молодой гвардии. «Наша дивизия провела ночь на открытом воздухе, — пишет П.Ш.А. Бургоэнь, су-лейтенант 5-го полка вольтижеров гвардии, — потому что ей было запрещено, в первый момент, размещаться в домах из- за боязни, что часть наших покинувших строй солдат учинит беспорядки и пожары…» Однако солдаты Делаборда, несмотря на запрет, проникли во все постройки, которые были расположены поблизости; они достали доски, мебель, ковры, и стащили их в свой импровизированный лагерь. В наш лагерь также были присланы из штаба большие еловые ящики; они были пусты, и, как нам сказали, хранились на большой фабрике мыла. Наши солдаты, как обычно, составили груду этих четырехугольных ящиков без крышек в виде четырех каменных стен; открытая сторона этих ящиков была повернута вовнутрь, образуя своего рода шалаш, хотя и без крыши, который мы сконструировали за 10 минут. Этот “шкаф”, похожий на магазин пряностей, был затем заполнен самими солдатами, припасами и провизией разного рода, которую они притащили из ближайших домов. Это изобилие подвигло нас строить расчеты, во многом обманчивые, на предмет тех ресурсов, которые армия сможет получить завтра; но наши иллюзии испарились; огонь все уничтожил…»[141]

Там же, у западных московских пригородов, устроила бивак основная масса гвардейской кавалерии. Только бригада П.Д. Кольбера находилась в тот день вдалеке от Москвы — в дальней экспедиции к юго-западу от города[142].

Часть гвардейской артиллерии 14 сентября была введена в город, вероятно, для поддержки дивизии Роге. «14 сентября в 6 вечера моя батарея была первой, которая отправилась в Москву», — пишет капитан А.О.Ф. Пьон де Лош, командир 3-й роты пешего артиллерийского полка Старой гвардии, которая входила в резервную артиллерию Молодой гвардии[143]. Пьон де Лош дошел с орудиями до «общественной площади», которая была заполнена войсками Роге и, не имея возможности расположить там орудия, встал на площади севернее, «по дороге от Кремля до Петровского замка» (полагаем, что по Тверской улице рядом с домом генерал-губернатора). С одной стороны он видел «променад», с другой — «женский монастырь» (полагаем, что это был Страстной монастырь). Эту площадь французы позже назовут «площадью повешенных»[144]. Пьон де Лош расположил свой орудийный парк в форме каре, орудия поставил на углах, людей и лошадей разместил в центре. Затем отправил своих лейтенантов с несколькими канонирами по окрестным улицам в поисках припасов. Всюду, по его словам, уже царил грабеж и «без сомнения то же самое происходило в остальном городе». «Опасаясь сюрпризов, капитан приказал половине канониров не отлучаться от парка, а остальным тот час же возвращаться, если услышат выстрел»[145].

По всей видимости, майор Ж.Ф. Булар, который командовал артиллерией, приданной 2-й бригаде 3-й гвардейской пехотной дивизии, расположил свои 16 орудий также в Москве — «в западной части города», «на площади возле моста через р. Москву»[146] (думаем, что у Дорогомиловского моста). Полагаем, что в город были введены и некоторые другие подразделения гвардейской артиллерии.

В отличие от Мюрата, который, по-видимому, был совершенно доволен заканчивавшимся днем и в спокойствии отошел ко сну, несколько высших чинов Великой армии были отягчены многочисленными хлопотами. Весь вечер и ночь не покидал седла назначенный комендантом города Дюронель, тщетно пытаясь со своими жандармами навести порядок хотя бы в центре Москвы. Размещал свои войска, отправлял офицеров в разные части города и принимал рапорты Мортье, расположившийся рядом с домом Ростопчина на Лубянке. Деятельно объезжали различные казенные учреждения Москвы Дарю и главный интендант Великой армии М. Дюма.

Что же Наполеон? «Император оставался у моста, — писал Коленкур, — до самой ночи. Его главная квартира была устроена в грязном кабаке (un mauvais cabaret), деревянном строении у въезда в предместье»[147].