1812 год в жизни А. С. Пушкина

Каверин немало покуролесил в молодости. Пушкин тянулся за ним, полагая, что бесшабашность – свойство определённого возраста:

Пускай умно, хотя неосторожно,
Дурачиться мы станем иногда —
Пока без лишнего стыда
Дурачиться нам будет можно.
Всему пора, всему свой миг,
Всё чередой идёт определённой:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный.

Понимая, что не все согласятся с такой логикой, поэт советовал старшему другу:

И черни презирай ревнивое роптанье.
Она не ведает, что можно дружно жить
С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,
Что резвых шалостей под лёгким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть.

Пётр Павлович выпил немало вина, очаровал многих женщин, вдоволь почудил, но ничего основательного в жизни не сделал. Его роль в судьбе молодого Пушкина была скорее отрицательной, чем положительной. Если Чаадаев заставлял вчерашнего лицеиста мыслить, то Каверин ввергал во всякого рода искушения, при этом не всегда благовидные, о чём сокурсник Александра М. А. Корф писал: «Начав ещё в лицее, он после, в свете, предался всем возможным распутствам и проводил дни и ночи в беспрерывной цепи вакханалий и оргий с первыми и самыми отъявленными тогдашними повесами».

«Как такое возможно?» – спросят некоторые читатели.

Отвечаем им 2500-летней историей, случившейся в древних Афинах. Как-то Сократ, прославившийся своей мудростью, был остановлен женщиной лёгкого поведения, которая пообещала увести от него всех учеников, хотя он давно занимается с ними, пытаясь передать свои знания о мире и человеке в нём. «Тебе легче, чем мне, – ответил мудрец, – ты тащишь людей вниз, а я пытаюсь вести их вверх».

К счастью, Пушкин не был порочен по своей натуре и оказался не из слабаков, надолго попадающих под чьё-либо влияние. Да и было оно непродолжительным.

После шестилетней ссылки встречи с другом юности случались редко и непреднамеренно: поэт потерял интерес к отчаянному бретёру, закончившему свои последние годы певчим в церковном хоре. Сам Каверин итог своей жизни подвёл следующим «афоризмом»: «Чем хотел, тем и наслаждался, что хотел, то и делал».

В своих «хотениях» Каверин был весьма переменчивым, но одно сохранял всю жизнь: увлечение личностью и творчеством Пушкина. Сохранилось много списков стихотворений поэта, старательно переписанных бывшим гусаром. Многие пушкинисты отмечали необыкновенное уважение Каверина к текстам Александра Сергеевича. Он буквально исповедовал культ друга молодости. Тяжело переживал его гибель.

«Смерть Пушкина поразила меня, – писал Пётр Павлович П. А. Вяземскому. – Как рано он умер для своей славы! И неужели он не достоин, чтобы о нём кто-нибудь сказал более, чем то, что мы, провинциалы, читали в “Пчеле” и “Петербургских ведомостях”. Неужели Вы не уделите несколько времени от Ваших занятий – почтить память, смею сказать, бессмертного?..»

Достойная оценка (и почти прижизненная!) национального поэта России. Она многое искупает в сумасбродной жизни Петра Павловича Каверина – гусара, повесы, эстета и религиозного адепта.

«Куда зарыл ты свой золотой талант?». А. А. Шишков (1799–1832), будучи ровесником Пушкина, успел поучаствовать в заграничном походе русской армии. В восемнадцать лет был уже штаб-ротмистром Литовского уланского полка, затем служил в гренадерном.

Гренадерский полк стоял в Софии (часть Царского Села); там Пушкин и познакомился с молодым офицером. Сближение произошло на почве любви литературы, которую Шишков хорошо знал, сам писал стихи и увлекался театром. По своему развитию (на этот период) Александр Ардалионович превосходил тёзку, о чём будущий великий поэт и поведал потомкам в послании «Шишкову» («Шалун, увенчанный Эратой и Венерой»).

Судя по этому стихотворению, сближение ровесников было довольно тесным: Пушкин знал многие моменты из жизни друга:

Веселье резвое и нимфы Геликона
Твою счастливую качали колыбель.
И ныне, в юности прекрасной,
С тобою верные сопутницы твои.

Шишков воспитывался в доме дяди, члена Государственного совета и президента Российской академии, супруга которого всячески его баловала и оберегала от житейских невзгод. В итоге вырос бретёр и картёжник. Не случайно пожелания лицеиста своему другу:

Пой сердца юного кипящее желанье…
Пой, в неге устремив на деву томны очи.
Её волшебные красы,
В объятиях любви утраченные ночи —
Блаженства быстрые часы…