1812. Год Зверя

— Графиня Коссаковская пережила несколько покушений, — сказал итальянец. — Несколько раз ее считали мертвой, и вдруг она объявлялась вновь целая и невредимая. Сам де Санглен не видел ее трупа, и по прошествии времени у него появилась навязчивая мысль, что девица обхитрила Розена и Ланга и сумела от них улизнуть.

За разговором мы дошли до Петровки и остановились возле богатого дома моего тестя.

— А может, у де Санглена есть веские причины сомневаться… — начал я.

Но Ривофиннолли прервал меня:

— Нет-нет, я совершенно точно уверен, что Розен и Ланг добросовестно выполнили поручение.

Мы расстались. Я переступил порог дома с омерзительным чувством. Вместо того чтобы идти в армию и сражаться с противником лицом к лицу, я присоединился к тем, кто об убийстве женщины говорит как о добросовестно выполненном поручении.

«Немудрено, что призрак графини преследует вас», — подумал я о директоре Высшей воинской полиции.

* * *

Жаклин читала французский роман при свечах. Я забрался к ней в согретую постель под уютный горячий бок, обхватил ее за талию, — книга упала на пол.

— Ты любишь французские романы и в вашей семье принято называть друг друга на французский манер — Натали, Серж, Жаклин, — с некоторой укоризной сказал я.

— И что? — супруга рассмеялась. — Тебе хотелось бы называть меня на русский манер — Акулиной?

Я хмыкнул:

— Я мог бы называть тебя Линой…

— И называл бы! — она рассмеялась еще громче. — Но разве в семье бывает такое?! Нет, это идет от души, само собой! Невозможно договориться! — она продолжила театральным голосом. — Ах, дорогуша, с завтрашнего дня буду звать тебя Линой… Заюшкой… Душечкой, хрюшечкой! А чем тебе не нравится Жаклин?!

— Ну, ведь идет война с французами.

— Глупости! — без колебаний ответила она. — Французами овладело какое-то воинственное настроение, мода такая: они вообразили себя законодателями мира. Но это пройдет, пройдет. А французский язык останется, останутся французские романы…

— Пройти-то пройдет, как ты сказала, мода. Но мы? Мы разве простим их? Они вторглись в пределы России!

— Милый, вот увидишь, они заплатят за это высокую цену, — тихо, но с непоколебимой уверенностью промолвила Жаклин.

— Да, ты говоришь о них, — возразил я, — я говорю о нас. Мы их выгоним, конечно, победим. Но простим ли мы их?

— Мы пожалеем их, — ответила Жаклин.

— Послушай, а почему бы тебе не уехать с детьми? И Мартемьяныч с Натали Георгиевной уехали бы — вот хоть к сестре его Амали Поцелуевой-Горевой. А ты с детьми могла бы вернуться в Лондон.

— Вот еще! — вспыхнула Жаклин. — Мы только что из Англии!

— Так было бы безопаснее, — сказал я.

— Да чем же в Москве-то хуже? На улице никто меня Жаклин не называет, обращаются исключительно по имени-отчеству — барыня Акулина Сергеевна. Так какая же еще опасность может нам угрожать в Москве…

— Ну, мало ли что.

Я был не вправе раскрыть Жаклин тайну, но решил, что еще успею настоять на отъезде. А она сказала:

— Я не склонна преувеличивать опасность и не поддамся панике, можешь не волноваться за меня.

Blimey! Она думала успокоить меня этими словами!

— Жаклин! — произнес я важным тоном. — Ты убьешь меня…

— Не раньше, чем выдадим замуж дочерей и устроим их будущее! — откликнулась она.

— Я должен уехать.

— Сейчас? — удивилась она.

— Дела, — с сожалением сказал я. — Время такое.

Жаклин покачала головой, с досадой вздохнула и сказала:

— Пожалуй, ты прав, французов мы не простим. Намою жалость уж точно пусть не рассчитывают.

Глава 8

Я разбудил Кузьмича и велел заложить коляску.

— Знаешь губернаторскую дачу в Сокольниках? — спросил я.

— Кто же не знает?! — ответил старик.

— Вези туда, — велел я.

Путь оказался неблизким, я даже успел пару снов увидеть.

— Подъезжаем. Вон она — Рыбинка, — оповестил меня Кузьмич.

Я выглянул в окно. Вдоль дороги тянулись деревья, за ними в темноте угадывалась речка.

Вдруг мне почудилось какое-то движение. Я встряхнул головой, отгоняя остатки сна, пригляделся — так и есть, меж деревьями маячила человеческая фигура.

— Кузьмич, останови! Что там?

— Рыбинка, а на той стороне как раз губернаторская дача, — сообщил он.

— Обожди-ка здесь.

Я спустился на землю и, неслышно ступая, двинулся к берегу. Незнакомец был так захвачен своим делом, что не заметил моего приближения. Отсюда открывался вид на противоположный берег. Несмотря на ночную пору, при свете луны и фонарей превосходно просматривался большой дом. Он стоял под углом к реке, двор спускался к берегу, вдоль которого вилась дорожка от черного входа. Парадный подъезд разглядеть было нельзя, виднелся только подъездной круг, а за ним серебрился пруд.

В доме не спали, из окон струился яркий свет, — свечей хозяева не жалели.

Незнакомец на этом берегу наблюдал через подзорную трубу за домом генерал-губернатора.

Я обнажил шпагу и коснулся острием его шеи. Лазутчиком он оказался доморощенным, даже не сообразил, что это оружие, и отмахнулся как от еловой ветки.

— А ну-ка, любезный, повернись, только медленно, а то голову снесу! — приказал я.

— Братцы! Убивают! — истошно завопил незнакомец.