1812. Обрученные грозой

— Я не знаю, как это можно назвать, — пробормотала она, хотя считала, что это называется любовью. По крайней мере с ее стороны. — Мы встретились, и так получилось, — она еще пуще залилась румянцем, — что мы провели вместе ночь… Но я не думала, что… что будет продолжение.

«И последствия», — про себя добавила Докки.

Тогда она не думала об опасности забеременеть, поскольку была уверена, что бесплодна. Да и тогда ей вообще было не до того, хотя он старался уберечь — и не только ее, но и себя — от нежелательных последствий. Нежелательных для него, поскольку наверняка ему не нужен ребенок, появившийся в результате случайной связи. От женщины, с которой он не собирался связывать свою судьбу.

Ей стало нестерпимо горько, и было ужасно неприятно слышать это нарочито им произнесенное слово «связь», словно он заранее хотел оговорить ее место в своей жизни и показать, что ей не следует рассчитывать ни на что другое.

— Так вы не писали мне, потому что мы не успели обсудить наши отношения? — уточнил он, по-видимому, не догадываясь, как мучителен для нее этот разговор. Она не любила выяснять отношения и знала по опыту, что это никогда не приводит ни к чему хорошему. Во всяком случае для нее. Все попытки объясниться — с родителями ли, с братом, с Мари — заканчивались еще большим непониманием, обидами и ссорами.

Она вздохнула и откинулась на спинку дивана, в то время как он продолжал:

— Я считал, что между нами все ясно и без слов. И, признаться, ждал ваших писем. Вы же предпочли проводить время со Швайгеном, не думая о том, что я могу беспокоиться по поводу вашего молчания, волноваться, благополучно ли вы добрались до дома, перенесли дорогу, вспоминаете ли меня, ждете ли нашей новой встречи.

Палевский встал и опять заходил по комнате, прижимая рукой рану. Докки с состраданием посмотрела на его бок, не понимая, чего он добивается этим разговором. Очередное упоминание о Швайгене показалось ей чрезмерным, разве что его слова о том, как он волновался за нее, приятно обрадовали.

— Я не проводила время со Швайгеном, — сказала она. — И не знаю, с чего вы это взяли. Что касается волнений — я тоже переживала за вас. Ведь вы находились на войне. А потом это известие о вашем ранении…

— Вы так беспокоились, что не в силах были ответить мне? — как-то невесело усмехнулся он.

— Ответить? — недоуменно переспросила Докки.

— Я думал, может быть, вас испугала моя пылкость, — продолжал он, — или на что-то обиделись. Я и приехал-то в Петербург, чтобы увидеться с вами и прояснить все эти недоразумения, — он посмотрел на нее, и его блестящий взгляд так взволновал Докки, что она встрепенулась, начиная верить… надеяться на чудо.

«Он беспокоился, он переживал, он приехал меня увидеть! Когда я думала, что он забыл меня, он думал обо мне, мечтал о встрече, тосковал… Неужели?»

Она боялась даже про себя произнести те слова, которые стали оживать в ней, хотя его взгляды, его разговор, даже его ревность к Швайгену — все говорило о том, что он неравнодушен к ней. И он сказал, что приехал сюда из-за нее…

— Я решил было, что не нужен вам, — сказал Палевский. — Но проявленная сейчас вами… хм… пылкость показала, что я все же не оставляю вас совсем равнодушной. Судя по вашим словам, нам следует разумно обговорить наши отношения — как взрослым людям, отдающим себе отчет в собственных стремлениях и желаниях, — на то время, что мы будем вместе.

И он заговорил о взаимных обязательствах, об удобствах временной — он всячески подчеркивал это, во всяком случае, как показалось Докки, связи, о верности, которую они должны хранить друг другу в этот период их жизни, а она то краснела, то бледнела, слушая его невозможные и унизительные для нее рассуждения. Ее надежды вмиг лопнули, как мыльный пузырь, и в груди стало тесно и больно.

«На время, на время, — стучало у нее в висках. — Боже мой! Какая я наивная и глупая! Ведь знала, знала, что могу быть только его любовницей, но все равно надеялась — вопреки всему здравому смыслу. Ему не приходит в голову, что верность хранится, когда людей связывают чувства, а не обязательства, никто другой тогда им просто не нужен. И мы стали близки не потому, что так нам было удобно, а потому, что желание захлестнуло нас. Теперь он решил, что на какое-то время я могу стать для него приятным разнообразием. Но, чтобы я не строила в его отношении никаких планов и не рассчитывала на что-то большее, он высказывает мне все эти свои соображения, планируя нашу связь по принципу военной операции, с присущими ей стратегическими и тактическими задачами. Интересно, так он объяснялся со всеми своими пассиями или только со мной?»