1812. Великий год России<br />(Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)

Недовольны были и офицеры, и генералы обеих русских армий. В те дни большое впечатление и на русских, и на французов произвела лихая атака казачьих полков атамана М.И. Платова 8 августа у д. Молево Болото против кавалерийской дивизии генерала О. Себастиани, когда казаки смяли противника, захватили 310 пленных и портфель Себастиани с важными бумагами (3. T. 1. С. 233–234). Этот частный успех горячие головы восприняли как сигнал к решительным атакующим действиям против Наполеона всеми силами обеих русских армий. Против Барклая де Толли вновь подняла голову оппозиция, группировавшаяся по-прежнему вокруг вел. кн. Константина Павловича.

Руднинские маневры Барклая не нашли понимания ни у современников, ни у историков. «Я первый раз в жизни не одобрял его образа действий», — признавался адъютант Барклая В.И. Левенштерн[454]. «13-го и 14-го (августа. — H. Т.) его армия, — писал о Барклае Е.В. Тарле, — бесполезно «дергалась» то в Рудню, то из Рудни» (32. Т. 7. С. 533). Л.Г. Бескровный и П.А. Жилин сочли, что вообще с 8 по 14 августа по вине Барклая «войска совершали бесплодные передвижения и теряли драгоценное время» (2. С. 308; 16. С. 149–120).

Между тем все эти «передвижения» оказались не бесполезными. Барклай, один из всех русских генералов, заподозрил скрытый смысл в продвижении Наполеона от Витебска к Смоленску. Правда, он не сразу понял, какой именно смысл. «Движение неприятеля к Днепру и на левый берег оного, коим оставляет он почти все пространство между Двиною и Днепром, — озадаченно писал он Царю 15 августа, — дает большой повод к удивлению» (30. Т. 14. Ч. 1. С. 33). Но стратегическая интуиция и осмотрительность Барклая, побудившие его не удаляться от Смоленска больше чем на три перехода, и выставить наблюдательный отряд к Красному, оказали на последующий ход событий важное и выгодное для России влияние.

Дело в том, что Наполеон задумал осуществить маневр, подобный тому «гениальнейшему из всех наполеоновских маневров»[455], который блестяще удался ему в 1809 г. у Абенсберга и Экмюля[456], а именно стремительным броском через Днепр у Расасны и далее по Красненской дороге к Смоленску выйти в тыл русским, взять Смоленск, отрезать Барклаю и Багратиону путь отступления в глубь России, навстречу резервам и подкреплениям, и принудить их к решительному сражению с перевернутым фронтом. Пока 1-я русская армия сосредоточивалась у Волоковой, а 2-я (без корпуса Н.Н. Раевского, который задержался в Смоленске и должен был подойти сутками позже) — у Надвы, Наполеон к утру 14 августа моментально соединил всю, казавшуюся разбросанной, центральную группировку «Великой армии» (182 608 человек)[457], с фантастической быстротой переправил ее у Расасны на левый берег Днепра и бросил на Смоленск. Впереди шел И. Мюрат с тремя кавалерийскими корпусами (Э.-М. Нансути, Л.-П. Монбрена и Э. Груши) в 15 тыс. сабель. Он и наткнулся у Красного на отряд Д.П. Неверовского, имевшего 7,2 тыс. человек и 14 орудий (2. С. 309).

Мюрат первой же атакой с ходу ворвался в Красный, выбил оттуда русских на Смоленский тракт и захватил 9 из 14 их орудий. Неверовский остался фактически без артиллерии. К Мюрату же присоединились пехотные полки из корпусов М. Нея и Е. Богарне. Неверовский построил свою дивизию в два каре и стал отходить к Смоленску, атакованный, как он вспоминал об этом, «40 полками кавалерии и 7-ю — пехоты под предводительством двух королей»[458].

Самоуверенный Мюрат, опьяненный первым успехом, пренебрег советом Нея использовать подоспевшие в Красный 60 французских орудий и пытался разгромить пехоту Неверовского в конном строю, предприняв за полдня 14 августа 40 атак. Русские солдаты встречали атакующих прицельным огнем и штыками, а на предложение сдаться отвечали: «Умрем, а не сдадимся!»[459]. Отразив все атаки и устлав Красненскую дорогу телами 1,5 тыс. своих героев, павших в этом бою[460], Неверовский задержал французов почти на сутки.

Подвиг дивизии Неверовского под Красным — один из самых героических эпизодов войны 1812 г. «Неверовский отступал, как лев», — уважительно засвидетельствовал Ф.-П. Сегюр (44. T. 1. С. 234). Сам Мюрат заявил окружающим: «Никогда не видел большего мужества со стороны неприятеля» (41. Т. 4. С. 281). Все русские воины были воодушевлены подвигом 27-й дивизии. «Я помню, какими глазами мы увидели эту дивизию, подходившую к нам в облаках пыли и дыма, — восхищался Денис Давыдов. — Каждый штык ее горел лучом бессмертия!»[461]. «Примера такой храбрости, — писал в те дни П.И. Багратион Александру I, — ни в какой армии показать нельзя» (30. Т. 14. Ч. 1. С. 62).