1812. Великий год России<br />(Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)

Во-первых, Кутузов просто обязан был считаться с общественным мнением — сражения требовали Царь и дворянство, армия и народ, вся Россия. Во-вторых, Наполеон, предвкушая скорый захват Москвы, усилил, как нельзя более, преследование русской армии, фактически не выпуская ее из боя. С 30 августа до 6 сентября арьергарды М.И. Платова и П.П. Коновницына «ежедневно, с утра до позднего вечера, а иногда и ночью, задерживали стремительный натиск французского авангарда»[566]. Так, под Гжатском 1 сентября арьергард Коновницына выдержал 13-часовой бой, сменив на протяжении 17 км 8 позиций, а 4 сентября у с. Гриднево 10 часов отбивал атаки врага, останавливаясь в 5 позициях[567]. Н.П. Поликарпов, обстоятельно, по архивным источникам исследовавший все эти бои, отметил, что даже дотошный М.И. Богданович почти ничего о них не сказал. П.А. Жилин, Ю.Н. Гуляев и В.Т. Соглаев ни об одном из них вообще не упоминают. А ведь они были существенно значимы, ибо так сближали враждебные армии, что генеральное сражение становилось неизбежным, если бы даже Кутузов не планировал его «по собственной инициативе».

Вечером 4 сентября Наполеон и его штаб увидели, что вся русская армия закрепляется на позиции возле большого селения в 110 км перед Москвой. Наполеон спросил, как называется это селение. Ему ответили: Бородино.

Глава IV БОРОДИНО

эээИ равен был неравный спор.

А.С. Пушкинэээ

Накануне

И. Кутузов доносил Царю 4 сентября: «Позиция, в которой я остановился при деревне Бородино… одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством» (4. С. 64).

Выбор позиции для генерального сражения всегда считался важным условием победы. Наполеон говорил, что вообще «война — это мастерство позиции»[568]. Русскую позицию у Бородина специалисты (начиная с участников Бородинской битвы) расценивали по-разному: например, генералы П.И. Багратион и А.П. Ермолов и такие авторитеты, как К. Маркс и Ф. Энгельс, критиковали ее (15. С. 191–193)[569], советские и постсоветские военные историки большей частью хвалят (2. С. 368–370; 12. С. 299; 16. С. 151–152)[570].

Здесь нет ничего удивительного. Как подметил еще К. Клаузевиц (из советских историков — Е.В. Тарле и А.Н. Кочетков, в последнее время — В.Н. Земцов), «эта позиция имела свои и выгодные, и невыгодные стороны» (18. С. 85–88; 32. Т. 7. С. 563)[571], тем более что долго выбирать ее под натиском французов не было времени. В тот самый день (3 сентября), когда русская армия занимала Бородинскую позицию, П.И. Багратион написал Ф.В. Ростопчину: «Все выбираем места и все хуже находим» (14. С. 109; ср.: 4. С. 331).

Сам Кутузов в донесении Царю хотя и назвал позицию у Бородина «одной из наилучших», но с оговоркой («на плоских местах») и прямо указал на ее «слабое место». Тем не менее в целом позиция отвечала главным требованиям предстоявшей битвы. Во-первых, она изобиловала естественными укреплениями. Ее фронт справа и в центре был прикрыт высоким (более 20 м) берегом Колочи, правый фланг упирался в Москву-реку, а левый — в труднопроходимый Утицкий лес. Главное же, позиция позволила русской армии «оседлать» обе дороги, ведущие к Москве, — Старую Смоленскую и Новую Смоленскую.

Слабость русской позиции заключалась прежде всего в том, что ее левый фланг был открыт для фронтального удара. Поэтому Кутузов распорядился прикрыть его инженерными сооружениями (флешами) на высоте у д. Семеновская, а потом и «загнуть оный» к флешам (4. С. 86). Таким образом, к началу битвы левый фланг был укреплен, но зато преломилась боевая линия русской позиции, образуя в центре, у Курганной высоты, исходящий угол, что дало французам «выгоду продольных рикошетных выстрелов»: их батареи, действовавшие против русского левого фланга, «поражали в тыл войска центра и правого фланга» (15. С. 192–193)[572].

Заняв такую (с очевидными плюсами и минусами) позицию, Кутузов рассчитывал принять на ней и отразить лобовой удар противника, но сохранял за собой и возможность уклониться от боя в случае, если бы Наполеон попытался его обойти. «Желаю, — доносил он Царю 4 сентября, — чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе. Но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюся, что, может быть, должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся» (4. С. 64). В любом случае Кутузов считал своей главной задачей не пустить врага к Москве. «Как бы то ни было, — писал он Царю перед битвой с Бородинского поля, — Москву защищать должно» (Там же). В те же дни он заверял П.В. Чичагова, Ф.В. Ростопчина и начальника Московского ополчения И.И. Маркова: «Настоящий мой предмет есть спасение Москвы» (Там же. С. 40, 55)[573].