1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

М. Блондо нашел в департаментском архиве любопытный документ, свидетельствующий о существовании прямых приказов префектам распространять прокламации, представляющие собой газетные компиляции, порочащие в глазах населения союзников и казаков. Это Савари приказывал 7 марта 1814 г. префекту департамента Соны и Луары барону Л.-Ж. Ружу - распространять информацию о «жестокостях, чинимых противником в наших провинциях». Если посылаемых префекту экземпляров прокламации не хватит, ему велено допечатать тираж: они «должны быть расклеены во всех городах и коммунах, на дверях церквей, почт, налоговых контор, во всех публичных местах»[137]. Задолго до Блондо об этом же писал К. Ру: министр внутренних дел приказал префектам нагнать страху прокламациями о казаках, этих «кровавых полчищах варваров, для которых нет ничего священного» и которые разоряют дома, уничтожают урожаи и разрушают алтари[138]. Чрезвычайный комиссар Ж.Д.Р. Ла Круа граф де Сен-Валье и его помощники с готовностью реализовывали в Гренобле эти установки, как только могли. Как выразился К. Ру, играли на всех струнах души сразу: «страх», «надежда», «память», «любовь», «благодарность», «самоотречение» и т. д. «Даже небольшой беспорядок, произведенный в регионе врагом, превратился под их пером в неслыханное насилие. Союзные армии были превращены в армии гуннов, в схватке с которыми наши отцы должны были либо победить, либо умереть»[139].

В свою очередь министры, генералы, префекты прямо предписывали мэрам городков, в которых побывали казаки, отправить в Париж для публикации в прессе описания их «злодеяний». И не важно, как там было на самом деле: разнообразные «новости с мест», «адреса», «письма из армии», напечатанные в официальной прессе, должны были бы убедить читателей, что русские хотят отомстить за Москву и сжечь столицу Франции, а женщин и девушек угнать в Россию, чтобы заселять там ими пустынные пространства. Кто-то из мэров дал требуемые «показания», кто-то отказался, а кого-то и не спрашивали... М.П. Рей цитирует дневник старшей сестры Шатобриана мадам Мариньи от 9 марта 1814 г.: «Газетные публикации о преступлениях союзников сильно преувеличены. Мэр Суассона, увидев свое имя под докладом, которого он не делал, явился в Париж, страшась гнева врагов, которые могли бы наказать его за клевету. Господина герцога де Лианкура, мэра небольшой деревни, настойчиво склоняли к обличению бесчинств, совершенных на его земле, он всегда отказывался, не желая лгать»[140]. Мы увидим, что так же, как Лианкур, поступил и мэр Немура Дорэ[141].

Публикации в газетах любопытно сравнить со свидетельствами местных жителей. Мы видели, о каких ужасах в Провене повествовала Journal de l'Empire. Аббат Паске из Провена, описывая в своем дневнике события в городе от 16 февраля, отмечал, что на расквартированные в городе войска[142] «не было причин жаловаться, они получали все, что хотели», а вот соседние деревни, действительно, были разграблены, включая фураж. При этом «казаки надругались над многими женщинами, как молодыми, так и старыми». Впрочем, аббат конкретики здесь не приводит, видимо, пересказывая сплетни. А вот что он знает точно, так это то, что у его друга из коммуны Поиньи казаки сломали дверь в винный погреб и унесли или выпили почти половину его содержимого. Ему самому пришлось столкнуться с тягой казаков к спиртному[143]. Он видел накануне казака, стучавшегося в дверь одного дома: тот попросил стаканчик водки и, когда ее ему дали, премного благодарил. Вечером постучали в дверь самому аббату. На пороге стоял одинокий молодой казак. Аббат подумал, что он также пришел за водкой и впустил его в дом. После водки и хлеба с мясом казак, положив руку на живот, сказал: «Уф, уф, капут». Он был уже немного пьян, снял с себя снаряжение, ружье поставил в угол и уселся на ковер. Затем достал из своей сумки довольно жирного и уже ощипанного цыпленка и жестами предложил аббату поджарить его на вертеле, чтобы потом вдвоем его съесть. Но до курицы дело не дошло: казак в тепле разомлел и завалился спать. Аббат, смеясь над таким гостем, позвал племянника, немного знающего по-немецки, но и вдвоем они не смогли разбудить храпящего пьяного казака. Позвали доктора, но и ведро холодной воды, вылитое на казака, не помогло. Пришлось перетащить тело и вещи казака в кладовку и оставить того на соломе спать до утра. Ночью к аббату приходили местные отставные военные и предлагали избавиться от казака, бросив его в реку, но ограничились тем, что испортили казачье ружье[144].

У Паске картина «оккупации» получается, скорее, сатирическая, чем брутальная. Но, как мы еще увидим, местные французские краеведы весьма избирательно обращались с подобными свидетельствами[145], слишком диссонировавшими с картиной, предлагавшейся официальной пропагандой или авторитетными коллегами.