1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

Александр I выслушивал жалобы горожан и утешал их. При этом вся его персона излучала деликатность и доброту, простоту и грацию. Как-то один из посетителей выказал опасение, как бы в связи с грядущими событиями собственники, недавно приобретшие участки леса, не лишились их. Александр I заверил, что кто бы ни встал во главе Франции, он не осмелится устраивать передел собственности. В связи с этим русский император вспомнил и «отвратительную во многих отношениях» Французскую революцию: но «…что сделано, то сделано. <…> Ваш прежний трон еще может вернуться, ваше прежнее государство никогда»[1522]. Если верить П. Беро, Александр I декларировал, видимо, во время встречи с одним жителем Бар-сюр-Оба, что войска союзников не являются «армией вторжения», что они вовсе не стремятся завоевать Францию, а лишь хотят видеть ее независимой и мирной. П. Беро вкладывает в уста Александра I утверждение, что союзники четко отделяют Наполеона от Франции и ведут войну не с французским народом, а только с императором и его армией[1523]. В откровенном разговоре один француз жаловался графу Толстому, что практика поведения солдат расходится с пожеланиями российского императора. Французы устали от длительной тирании Бонапарта, более чем когда-либо хотят возвращения Бурбонов и в прокламациях союзников видят проблеск надежды. Но из-за поведения союзнических войск население готово восстать с оружием в руках. Толстой же выразил сомнения, что французы готовы к единодушному сопротивлению: для этого по меньшей мере им нужна объединяющая цель, которой у них нет[1524].

Этого самого г-на N***, который спорил с Толстым, несколько раз принимал и Александр I. П. Беро пересказывает некоторые размышления русского императора, высказанные в ходе этих встреч. Александр I говорил, что Россия и Франция — естественные друзья, что он любит французов и полагает, что ни один француз не является врагом ни для него лично, ни для его подданных. Другое дело — Наполеон, лицемерный и «наиболее отвратительный враг»[1525].

После Бар-сюр-Оба царственные особы отправились в Труа, но утром 25 февраля император России и король Пруссии уже снова в Бар-сюр-Обе совещались с генералами и дипломатами[1526]. По окончании совещания Фридрих-Вильгельм III остался на какое-то время в Бар-сюр-Обе, Шварценберг направился в Коломбе-лез-Эглиз, Александр I и Франц II — в Шомон. Итак, второй раз генеральная квартира Александра I расположилась в Бар-сюр-Обе 25 февраля[1527], а с 26 февраля по 13 марта снова вернулась в Шомон.

Повседневность оккупации

Между тем в Шомоне, пока здесь отсутствовали суверены с их главными квартирами и конвоями, тяготы реквизиций несколько облегчились. С конца января в Шомоне оставался лишь оккупационный гарнизон, состоящий в основном из богемцев. Дарденн, а за ним и Жолибуа со Стинакером, описывали богемцев как людей невысокого роста, «неискушенных в военном искусстве, пестро, как савойские горцы, плохо и грязно одетых; они прочесывали наши города и фабурги, опустошая их. Если 30 старых французских гренадер напали бы на гарнизон из 800 таких вояк, то те сбежали бы в Богемию»[1528]. Шомонцы иронизировали над неловкостью богемцев, над их круглыми шапками, украшенными веточками самшита, над их одеждой, напоминающей одежду местных угольщиков[1529].

Назначена новая администрация, налаживается управление. Горожане, как мы видели, 4 февраля просили протекции у императора Австрии, и таковая была обещана. Но, сетовал Жалибо, император Австрии имел мало влияния на союзников по коалиции, душой которой была Англия, «офицеры его армии постоянно подвергались давлению со стороны русских офицеров, которые имели на них большое влияние»[1530].