1814. Царь в Париже

Их возражения основывались на политических аргументах: новые походы приведут к новому пролитию русской крови, что вызовет непонимание людей, поскольку опасность для страны уже миновала, и союз царя и его народа, выкованный общими испытаниями, окажется под угрозой. Кроме того, как считал адмирал Александр Шишков, который, несмотря на всю свою нелюбовь к французам, тоже выступал против планов царя, новая война будет рискованным предприятием и дорого обойдется как с финансовой, так и с точки зрения человеческих потерь, а приоритетом должно стать восстановление страны после французского нашествия. Другие, подобно Николаю Румянцеву, канцлеру и министру иностранных дел, считали, что война с Францией не соответствует истинным интересам России, которые находятся в Османской империи и в Азии, но не в Европе. Другие оспаривали и оправданность союза с Пруссией, за который ратовал царь, предлагая вместо этого найти modus vivendi с императором французов. Отношение же фельдмаршала Кутузова, главнокомандующего армиями царя, было двойственным^{73}. Представляется, что он по меньшей мере сдержанно отнесся к идее разгромить Наполеона. В ноябре 1812 года он заявил британскому генералу Вильсону, советнику Александра I:

«Я нисколько не уверен, что полное уничтожение империи Наполеона было бы уже таким благодеянием для света. Его наследство досталось бы не России и не какой-либо иной континентальной державе, но той державе, которая уже и теперь владычествует на морях и чье господство сделалось бы тогда невыносимым»^{74}.

А в частном разговоре с адмиралом Шишковым, о котором последний рассказал в своих мемуарах^{75}, Кутузов заявил, что не желает никакого возобновления военных действий, но признался, что не может убедить царя: «Он смотрит на это с другой стороны, которую также совсем опровергнуть не можно; и, другое, скажу тебе про себя откровенно и чистосердечно: когда он доказательств моих оспорить не может, то обнимет меня, поцелует, тут я заплачу и соглашусь с ним»^{76}. Впрочем, ни один источник не позволяет уверенно подтвердить правдивость этого свидетельства, которое не соответствует ни сдержанному характеру Александра I, ни холодно-отстраненным отношениям царя и Кутузова^{77}. Кроме того, как недавно заметил историк Виктор Безотосный^{78}, ему противоречит и выступление Кутузова перед войсками 15 (27) декабря 1812 года:

«Уже нет ни единого неприятеля на лице земли нашей. Вы по трупам и костям их пришли к пределам империи. Остается еще вам перейти за оные, не для завоевания или внесения войны в земли соседей наших, но для достижения желанной и прочной тишины»^{79}.

Но никакие сомнения Кутузова, никакие колебания окружения царя не могли ослабить решимость Александра продолжить наступление. С этой целью он реорганизовал армию и увеличил ее: в конце декабря она насчитывала 100 тысяч солдат и 533 артиллерийских орудия^{80}; двумя месяцами позже, в феврале 1813 года, была создана резервная армия во главе с генералом от инфантерии Дмитрием Лобановым-Ростовским, в состав которой входили четыре пехотных и два кавалерийских полка. Параллельно с этим царь трудился над созданием новой коалиции, которая была бы как военной, так и дипломатической. Но работа продвигалась медленно, поскольку связи, налаженные Наполеоном с поляками, немцами и австрийцами, оставались еще очень прочными. 

Переговоры и сделки

В начале декабря 1812 года Наполеон покинул разгромленную Великую армию и устремился в Париж. Он спешил во Францию, чтобы занять свой трон и укрепить национальное единство, несколько пострадавшее в результате дела Мале^{81}, а также с целью как можно быстрее реорганизовать свою армию. В этой программе не было места миру; с этой точки зрения опасения царя были вполне оправданны.

На сессии Законодательного корпуса, начавшейся 14 февраля 1813 года, Наполеон прежде всего снял с себя какую-либо ответственность, обвинив в своей неудаче «татарское» варварство и суровость русской зимы[18]. Затем, стремясь успокоить имперских сановников, он заявил, что хочет мира, но сразу же уточнил, что в полной мере верит в своих союзников и «никогда не заключит другой мир, кроме как почетный, соответствующий интересам империи и достойный ее величия»^{82}, формулировка, которая неумолимо вела дело к возобновлению военных действий.