1855-16-08

Зима прошла в больших мучениях. Опять была эпидемия холеры. От болезней, холода и голодного рациона людей погибло больше чем в сражениях. В 1855 году, в феврале командование над французскими войсками принял маршал Пелисье. В апреле он устроил русским вторую - 'пасхальную бомбардировку', со вчерашнего дня шла третья. Капитан Лепелье предупредил, что завтра будет штурм. И еще он сказал, что в штурме примут участие два батальона Императорской гвардии. Так что все стрелки должны быть готовы к бою и не осрамиться перед гвардейцами.

Со снабжением продовольствием дело наладилось, и теперь после ужина, отделение капрала Роже Сентена готовилось. Точили штыки, чистили штуцера, снаряжали патроны. Обстрела русских никто не опасался. Не придумали они еще таких пушек, чтобы стрелять на расстояние в четыре мили. Поэтому когда вверху что-то рвануло и стали падать убитые и раненые, никто этого не ждал. Как потом посчитали, тридцать восемь человек погибли, и шестнадцать получили ранения.

* * *

Роже сам похоронил приятеля. Жан Геоге, рядовой первого класса, первого полка Алжирских стрелков упокоился на разросшемся французском кладбище, в крымской земле. Душа его вознеслась к Господу. А история начала закручивать свою спираль совсем в другую сторону, потому, что человек, который через двадцать один день должен был смертельно ранить адмирала русского флота Нахимова выстрелом из штуцера, был насмерть пришиблен стаканом шрапнельного снаряда.

Подполковник фон Шведе, прокричал команду в телефон и старший на батарее поручик Борисенко услышал:

- Стой! Записать...

Глава 9. В штабе.

В большом зале Морского собрания, уже ничего не напоминало о перевязочном пункте, все было убрано и чисто вымыто. Посреди зала стоял довольно большой стол, без скатерти который ранее использовался в качестве операционного. На столе стояло несколько канделябров. Заседание Совета обороны, как его назвал Нахимов, грозило затянуться и служители собрания заранее побеспокоились об освещении.

От такого количества генералов, мундиры которых сияли золотом эполет и эмалью орденов, Ларионов и приглашенные им на собрание офицеры бригады, отвыкшие за время

войны от подобной пышности, чувствовали себя неловко.

Когда все заняли подобающие им места, Нахимов, начал с представления нежданных, но очень приятных 'гостей'. Известие о том, что в Севастополь неведомым образом перенеслась не мифическая Сибирская бригада, но вполне обычный армейский полк, с приданной артиллерией, из 1916 года вызвало живейшее обсуждение среди господ с густыми эполетами. Призвав всех к тишине, адмирал предупредил всех о том, что все произнесенное здесь, в этой комнате, должно остаться тайной.

- Нет никакого сомнения, в конце концов, союзники узнают о произошедшем. Но пусть они это узнают намного позже-с. Это, во-первых. Во-вторых, слухи, имеющие хождение среди матросов, солдат, обывателей, даже и большинства офицеров, как полагается, сейчас имеют самый вздорный характер. Пусть так и будет. В-третьих, я опасаюсь самого неприятного впечатления, что может статься известным многим о том, что произошло и надеюсь, не произойдет-с.

После этого он предоставил слово Ларионову, попросив доложить собранию, что ожидает гарнизон в ближайшее время.

- Господа генералы и офицеры, я в будущем, закончил Николаевскую академию генерального штаба.

Его слова вызвали очередную волну перешептывания.

- Пусть Вас не смущают логические нестыковки в моих словах. Я сам, до сих пор не могу привыкнуть к тому, что говорю о давно произошедших для меня событиях, в будущем времени. Обучаясь в академии, я готовил доклад по событиям Крымской кампании так, как если бы кто-либо из Вас, готовил бы подобный доклад по Швейцарскому походу князя Суворова.

Присутствующие с напряженным вниманием слушали слова полковника.

- Должен сразу предупредить вас, что одним своим появлением здесь и сейчас, мы изменим течение событий. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.

Потом Ларионов, рассказал, как в его времени протекала борьба за Севастополь. Известие об успешном занятии противником 'трех отроков', последовавших далее бомбардировках, огромных потерях и как заключение неожиданном штурме и захвате французами Малахова кургана с Корниловским бастионом, вызвало самую настоящую бурю чувств.

Вопросы, перемешанные со словами негодования, предположениях о собственной судьбе, посыпались градом.

- Это ваша нераспорядительность ...

- Этого не могло быть!

- Я, труса никогда не праздновал!

Находившиеся в комнате офицеры бригады молчали, видя, как проявляют свои эмоции 'предки'. Выждав пока присутствующие выскажутся, Нахимов, обращаясь к 'севастопольцам', твердо сказал:

- Имеющиеся у полковника сведения о личной судьбе некоторых присутствующих, я запретил предавать огласке. Все мы сделали все от нас зависящее, дабы отвратить несчастную судьбу и не наша вина в том, что произошло-с. Скажу одно, труса никто не праздновал. Дело не в нашей личной судьбе-с. Судьба флота! Вот главное! Продолжайте полковник.