1863

Мордхе надоело в Париже, где почти не было никакой еврейской жизни. Ему надоели интриги вокруг колоний. Те немногие, кто его интересовал, держались в стороне от событий и не участвовали в жизни эмигрантских кварталов. Поляки стали меньше общаться с Норвидом, а немецкие радикалы смотрели на Гесса как на слабоумного. И если бы у Кагане не было собственных интересов, с ним бы тоже мало общались. Его всегда считали сомнительной личностью. Когда его отправили в город готовить студентов к восстанию, единственное, на что он был способен, это целый вечер говорить о цифре «сорок четыре» из «Дзяды» Мицкевича, однако он говорил так, что его невозможно было не слушать, и снискал уважение. Кагане имел больше влияния, чем организация, и поэтому его нельзя было исключить из ее рядов.

С тех пор как Мордхе занялся военной подготовкой, его стало тянуть в лес. Он скучал по дому, следил за происходящим в Польше и знал, что собирается в путь. Из новостей, которые Кагане привез из лагеря Мерославского, Мордхе понял, что восстание может начаться со дня на день. До последнего момента Мордхе не думал о том, что будет с Терезой. Ее любовь ни к чему не обязывала, не принуждала, Тереза никогда не просила считаться с ее мнением. Как бы Мордхе ни поступил, ей все казалось хорошо. Такое отношение только увеличивало ответственность, которую Мордхе чувствовал перед ней. Ему казалось неслучайным, что на его темном пути попадаются женщины одна светлее другой.

Открытки, которые приходили от матери в течение всех трех лет каждую неделю, свидетельствовали о том, что дома ничего не изменилось, иначе бы мама не писала. И когда на душе становилось печально и ему казалось, что больше не будет открыток и можно паковать вещи и ехать домой, тогда он ходил сам не свой, никого не замечая, лежал на полу в закрытой комнате, рыдал и мучился день, два, три, пока не приходила открытка. Мордхе решил предупредить мать, чтобы она больше не писала: он едет домой участвовать в восстании.

Мордхе целыми днями вынашивал эту мысль. Этот план казался ему таким простым, он забыл, как велика роль оружия в восстании. Он представлял себе человека, индивида, который творит чудеса и побеждает противника.

Мордхе переставлял взглядом мебель в комнате и раздвигал стены, превращая свой дом в поле битвы. Вдоль стен тянулись шеренги, едва различимые среди клубов пыли. Мордхе скачет на лошади между ними, вдохновляет солдат и атакует врага. Он забыл о крестьянских беспорядках, мечтал о возможности действовать и не сомневался, что ему это удастся. В этом месте его разгоряченный разум всегда останавливался и никогда не представлял себе ничего правдоподобного, не обрубал фантазии крылья, не указывал пути, а оставлял бесконечный свет, в который можно окунуться с головой. Это состояние не могло продлиться долго. Вскоре его охватило безразличие, мечты рассеялись, и на сером фоне вырисовывались, словно из дыма, буквы:

— Ну и что? Ну и что?

В дверь постучали.

Вошел Кагане, небрежно бросил на стол фетровую шляпу и протянул Мордхе воззвание:

— Читай!

— Еще одно воззвание?

— Да, на днях мы покидаем Париж.

— На самом деле?

— Читай.

— Когда началось восстание? — Мордхе начал читать и почувствовал стук собственного сердца. — «Вставайте же! Двадцать второго января было создано народное правительство. Русские поляки разделились на пять военных лагерей. Лангевич[44] контролирует левый берег Вислы, в других областях командуют Левандовский и Падлевский — люди, которые провели лучшие годы своей жизни на поле битвы. Ночью двадцать второго января „наши“ атаковали все русские гарнизоны Варшавы и передали правление в руки Мерославского».

От удивления Мордхе перестал читать, открыл рот и замолчал.

— Значит так, Мордхе, мы едем, — Кагане положил ему руку на плечо, — без промедления! Возможно, через неделю!

— Я бы очень хотел поехать в твоем отряде, — ответил Мордхе.

— Во всяком случае, ты можешь ехать со мной. — Кагане взял шляпу и бросил ее на кровать. — Никаких отрядов мы посылать не будем. Русские шпионы контролируют все границы. Поедем по двое, по трое, чтобы не бросаться в глаза.

Мордхе, почти не слушая Кагане, нетерпеливо спросил:

— Но мы-то готовы?

— Что ты имеешь в виду?

— Мы планировали начать восстание через двадцать лет, в крайнем случае, через год, а тут неожиданно…

— Ах, ты об этом. — Кагане потер ладони, как будто грея их. — Незачем больше ждать! Если бы мы этого не сделали сейчас, нас бы совсем задушили! Петля, которую русские надели на нашу шею, начала затягиваться. Еще немного, и они бы нас совсем задушили!

— Но вы хоть закупили достаточно оружия? — перебил его Мордхе.

— Стыдно сказать, — Кагане заговорил тише. — Мы купили примерно девять тысяч ружей. Все планы ограбить правительственную кассу провалились, споры между белыми и красными настолько затуманили умы, что народ совсем перестал вносить пожертвования. Ты хоть знаешь, сколько злотых было у нас в кассе накануне восстания? Угадай! Четыреста тысяч польских злотых. Одна пятая имущества твоего родственника Штрала!