1863

— Я не сказал ему ни слова! — Езиоранский застегнул шинель с помятой цветной лентой на плече и принял театральную позу. Винницкий улыбнулся. От его рябого лица, словно изборожденного следами оспы, веяло холодом. Растрепанные волосы были жесткими, а маленькие злые глаза смотрели так, как смотрят глаза убийцы.

Валигурский, тихий, суеверный, забился в угол; глядя на Винницкого, сидевшего напротив него, он чувствовал себя весьма неуютно и совершенно не понимал, что этот человек с дьявольским выражением лица делает здесь. Он смотрел на Лангевича своими мягкими глазами, словно уверял его: «Как ты прикажешь, так я и сделаю, генерал». Он не совсем понимал, что здесь будет происходить, однако заметил, что Винницкий плетет интриги против Лангевича, и еще больше возненавидел рябого.

Валигурский держал правую руку в кармане брюк, где лежали несколько злотых. Он неустанно перебирал их, насчитал уже несколько тысяч и верил, что, если дойдет до десяти тысяч к началу совета, Лангевич станет диктатором.

Беханский, делегат от народного правительства, с подвижным, редко улыбающимся лицом бродил по комнате в задумчивости, теребил тонкие усы, казалось, все его тело выражало сомнение, а высокие плечи твердили: «Что вы делаете, люди? Что вы задумали? Это же заговор против народного правительства!»

Бентковский, глава штаба с внешностью дипломата, велел убрать со стола колбасу и хлеб. Он ходил по комнате с блокнотом, где с немецкой дотошностью отмечал каждую мелочь.

Граф Грабовский с двумя помощниками щеголяли салонными манерами. Надушенный и причесанный Грабовский разглядывал присутствующих в монокль, и его красивое аристократическое лицо было уверенно и спокойно.

Чем больше собиралось народу, тем больше Лангевич замыкался и совсем не принимал участия в разговоре, словно все это его не касалось. Он нашел где-то пару очков на широкой тесемке, надел их и стал больше похож на немецкого профессора, нежели на генерала.

Беседовали по два-три человека. Возгласы поднимались над головами, крики раскатывались по столу, в комнате стоял шум и гам. Люди не снимали шапок и зимних мундиров — все говорило о том, что здесь решения принимаются спешно, на скорую руку.

Езиоранский схватил Бентковского за руку и сказал:

— Понимаете, в принципе я против того, чтобы он становился диктатором, я глубоко убежден, что каждый из нас имеет на это такое же право, как Лангевич. Но во имя патриотизма я поддержу его кандидатуру!

— Мы поддержим его, если он откажется одновременно командовать армией, — добавил Винницкий.

— Это верно, — почти шептал Бентковский Езиоранскому. — Вы, генерал, и Чаховский будете командовать солдатами.

— Кто, Чаховский? — На рябом лице Винницкого резче обозначились оспины. — Потому что он за свою жизнь застрелил много диких кабанов? Или, может, потому, что он флиртует с Пустым Войтеком?

— С кем? — удивился Бентковский.

— Не слушайте этого шутника, — развеселившись, Езиоранский закрыл Винницкому рот рукой, — он говорит о Пустовойтовне.

— Некрасиво так говорить о коллеге, и к тому же о женщине, — обиделся Бентковский.

— Дело идет к дуэли, пане Бентковский. — Винницкий сделал серьезное лицо.

— Между кем?

— Между Лангевичем и Чаховским.

Вдруг стало тихо. Лангевич, бледный, как обычно, сказал:

— Панове и коллеги, поскольку в моем присутствии вы будете себя чувствовать несвободно и не сможете разговаривать откровенно, я лучше выйду, чтобы дать каждому из вас возможность…

— Исключено, исключено! Генерал останется с нами! — крикнуло несколько человек.

Езиоранский подошел к Лангевичу и обнял его:

— Ты нам не помешаешь, останься.

Они присели на скамейку. Стало тихо. Граф Грабовский, сидящий во главе стола, оглядел в монокль собравшихся и начал с достоинством, приличествующим дипломату:

— Всем известно, по какому поводу мы здесь собрались, это ни для кого не секрет. Временное народное правительство, панове, не может работать тайно. Старое правительство, не способное управлять восстанием, распущено. Однако Европа, которая готова прийти на помощь Польше, требует сформировать новое правительство. Я уполномочен, прибегнув к помощи армии, принять участие в его создании. Вчера мы проводили в Кракове собрание с представителями всех партий и единодушно проголосовали за то, чтобы правительство возглавил наиболее подходящий для этой миссии человек — генерал Лангевич.

— Да здравствует генерал Лангевич! — воскликнул Валигурский, его тут же поддержали остальные.

— Кто из вас, панове, против, пусть выскажется, — продолжил граф.

Все смотрели на высокого и худого Беханского, делегата от народного правительства, который стоял лицом к окну, заложив руки за спину. Его длинные тонкие пальцы не лежали спокойно, а нервно дергались, споря друг с другом, будто вели собственную жизнь и не имели отношения к телу.

Беханскому не удалось выступить. Из угла неожиданно подал голос Винницкий:

— Можно ли увидеть письмо графа Грабовского?.. Я имею в виду, панове, кто видел письмо, которое нам отправило народное правительство через графа?