1863

Крестьянин открыл испуганные глаза, посмотрел на свои голые черные, как земля, ноги, взглянул на Винницкого и, согнувшись в три погибели, спустился с кровати в короткой рубашке до пупа. Он хотел натянуть штаны, сушившиеся на веревке у печи, но Винницкий закричал:

— Мы будем мокнуть под дождем, а ты, свиное ухо, будешь спать с бабой под периной? Пойдешь у меня на улицу вместе с картошкой, не кривись, не кривись, разжигай! Быстро!

У крестьянина дрожали руки и ноги. На лице появилось тупое выражение, как у испуганной овцы, а умные серые глаза наполнились глухой тоской.

Муж и жена, стесняясь, возились вокруг печи, злые и чужие друг другу. Они торопились, но руки, словно деревянные, шевелились с трудом.

Когда Винницкий уже ел омлет, его разобрал смех. Он то и дело поднимал глаза на полуголых супругов и давился от хохота.

Во время еды Винницкий повеселел. Он смеялся про себя и вслух, представляя, как завтра в штабе будет рассказывать эту историю, изображать, как крестьянин ходил, согнувшись, и полуголая парочка, злясь, суетилась вокруг печи. Он даже закашлялся при мысли о том, что завтра товарищи будут хвататься за животы от смеха.

Винницкий велел солдатам забрать кур, оставил пару медных монет и довольный вышел на улицу.

Дождь прекратился, подул сухой ветер и разогнал влажный воздух. Облака поредели и рассеяли темноту. Тут и там поблескивали лужи, словно стекло.

От усталости подкашивались ноги и опускались веки, хотелось выгнать крестьянина из супружеской постели и занять его место.

Винницкий доплелся до подворья, забрел в первый амбар и упал как подкошенный в сено между солдатами.

Утром армия была уже на ногах. Солдаты шли час, два, пока добрались до деревни Гроховиски и там остановились.

Развели костры. С телег Винницкого, где был провиант, раздавали хлеб, колбасу и водку. Измученные солдаты получили возможность отдохнуть, они сушили мокрую одежду и, когда яркое юное солнце осветило поля, забыли обо всех трудностях, повеселели и стали перешучиваться.

— Сейчас поесть бы!

— Вон везут котел с кашей!

— Потом жаркое подадут!

— Откуда ты знаешь?

— Янек говорит, что привезли несколько поросят!

— Толку-то? Несколько поросят на такое количество людей!

— Ты себя тоже человеком считаешь?

— А ты — свинья!

— Так и есть!

— Вот и я говорю!

— Не ссорьтесь, не ссорьтесь!

— Идите лучше за кашей, а не то мы вам ничего не дадим.

Солдаты толкались вокруг котла, забыв о наступлении врага и думая только, как бы побыстрее получить порцию еды. А те, кто уже поел, стояли неподалеку, надеясь на добавку.

Неожиданно примчались уланы, да так стремительно, что у солдат еда застряла в горле. Над полями полетели, словно пули, слова:

— Русские! Русские!

Началась суета, как в улье, когда из него выгоняют пчел. Солдаты надевали мундиры и шапки. Один натянул левый сапог, бросился к лошади, попал босой ногой в грязь и побежал обратно искать правый сапог.

— Где мое ружье?

— Да вот оно лежит!

— Их уже видно?

— Кого?

— Русских!

— Они наступают со всех сторон!

— Одних штыков больше трех тысяч.

— Откуда ты знаешь?

Армия сосредоточилась на опушке, топталась на месте, словно что-то мешало ей идти вперед. Перед ней был старый густой лес. Там, где начинался ельник, опушка сужалась и заканчивалась запрудой.

Все наблюдали, как Бентковский сел на белую лошадь, пересек поле и доехал до запруды, за которой виднелись хата и маленький сарай.

Позиция была выигрышной. Со всех сторон лес, а там, где он становился реже, тянулись болота. «А что, если враг окружит лес? — думал по пути Бентковский. — Все умрут с голоду!»

Он слез с лошади и крикнул крестьянину, стоявшему у двери:

— Лезь на крышу сарая!

— Я боюсь, пане начальник. — Крестьянин низко поклонился.

Бентковский вытащил револьвер и наставил его на крестьянина:

— Лезь!

Крестьянин полез на четвереньках и от страха улегся на крышу.

— Вставай!

Он встал.

— Что ты видишь?

— Вижу, пане начальник, казака.

— Одного?

— Вижу еще одного, еще одного, еще…

Бентковский вскочил на коня и помчался по лесной просеке, которая вела к вспаханным полям. Насколько хватало глаз, вокруг расстилались поля, серели деревеньки. Справа — старый дремучий лес, слева — ельник, и за ними стоял враг и сообщал о своем наступлении, подавая сигналы один за другим.

В долине закончилась суета. Вперед вышли зуавы. Косиньеры и кавалерия заняли свои места. Армия стояла сплоченная, словно в ожидании бури.

Вражеские пули летели с двух сторон и жужжали в окружающей тишине. Воздух внезапно вздрогнул. Ель вывернуло с корнем, и в образовавшейся яме задымилось пушечное ядро. Затем второе, третье, от грохота заложило уши.

Зуавы при первом залпе строем двинулись вверх на холм, разбились на отряды по сорок человек.

Полковник Рошбрюн, который выглядел более худым и сутулым, чем обычно, бежал впереди и размахивал саблей:

— К тиральерам![70]

— Распределитесь среди тиральеров!

Зуавы распределились по всей ширине просеки, в сосновом лесу и ельнике расставили солдат из резерва.