19-я жена

Ровно в четыре часа Бригам приветствовал нас у входа в свой кабинет. Была осень, однако погода стояла необычно жаркая, и на Бригаме был летний костюм, знакомый в Дезерете буквально всем и каждому: прюнелевые [83]пиджак и брюки, белоснежная сорочка, чистоту которой тщательно поддерживала его дочь-прачка Клер, и шейный платок. Его панама висела у двери на вешалке для шляп. Теперь ему было около шестидесяти, и выглядел он именно так, как подобает выглядеть человеку, достигшему многого за свою жизнь. Лоб у него был широкий, изрезанный морщинами, тяжелые щеки обрамлены седой бородой. Весьма обширный в обхвате, он, сидя за письменным столом, заполнял все кресло и даже несколько выдавался за его пределы. И все же нельзя сказать, что он был вовсе непривлекателен. Его свинцового цвета глаза сверкали, как, должно быть, сверкали они в его молодые годы.

— У меня есть для вас предложение, — сказал он.

Моя мама выпрямилась на стуле и заговорила. Я не знала, что она приготовила целую речь.

— Бригам, ты знаешь, я люблю тебя не меньше, чем другие Святые. Но будь добр к моей дочери. Она еще не вполне вступила в женскую пору и иногда сама не знает, к чему стремится. Пожалуйста, подумай о ее счастье, не только о своем.

— Сестра Элизабет, именно ее счастье я и имею в виду. А теперь позволь мне изложить мое предложение, тогда ты сможешь судить о нем сама. Как тебе известно, в прошедшем марте с большим успехом открылся наш театр. Второй сезон начнется в день Рождества. Я хотел бы, чтобы твоя дочь вступила в нашу театральную труппу. В качестве актрисы.

Его взгляд остановился на мне и был таким загадочным, что я никак не могла понять, что он означает.

— Я же не актриса, — сказала я.

— Я не хочу, чтобы моя дочь пошла на сцену.

— Конечно не хочешь. И не должна хотеть. Но это ведь не какая-нибудь сцена. Это моясцена. Мы никогда не поставим на ней ничего греховного. Я не могу придумать более подходящего обрамления для талантов Энн Элизы.

Со времени моего отступничества Бригам публично обвиняет меня в том, что я всегда любила многолюдную аудиторию. Множество газет пишут, ссылаясь на его слова, что я чуть ли не умоляла его допустить меня на сцену. Ничто не может быть более далеким от истины! Я обдумывала его предложение несколько дней и была уже готова от него отказаться. Однако я чувствовала: мама хочет, чтобы я подчинилась повелению Бригама; и я признаю, что находилась в том возрасте, когда каждой молодой женщине любопытно оказаться на подмостках в ярком свете театральных ламп. Итак, я не очень охотно, но все же согласилась принять предложение Бригама и вступила в его театральную труппу.

Дебютировала я в день Рождества 1862 года, в ирландской сатирической пьесе «Сын Пэдди Майлза» в незначительной роли Джейн Фиджет. Поскольку мои таланты были в зачаточном состоянии и вовсе не отшлифованы, я не могла жаловаться на то, что мне выделили слишком мало времени на сцене. Потом я выступила в роли комической героини в пьесе «Два удара». Затем сыграла инженю в «Дне рождения старого Фила» — эта роль гораздо больше подходила моим физическим данным и природному чутью. Через неделю я из новичка превратилась в ветерана сцены. Через месяц я стала актрисой, игру которой отмечали критики в своих обзорах — даже в далекой Калифорнии. Если мне следует им верить, мой драматический дар отличала естественность и доброе расположение духа. Один из критиков писал: «Мисс Уэбб обладает такой совершенно естественной красотой, какую в Юте не видели с незапамятных времен». Не могу объяснить, почему мне запомнилась именно эта строка из всех обзоров.

К январю я настолько включилась в жизнь труппы и была так погружена в еженедельный репертуар, что долгие поездки из дома и домой, к маме, в Южный Коттонвуд, стали нецелесообразны. Было решено, что самым практичным выходом для меня будет переселиться в Львиный Дом.