19-я жена

Я окажусь далеко не первой из тех, кто сообщит вам, что для девушки в подобной ситуации почти нет возможности найти работу. Элизабет очень скоро признала, что у нее есть лишь один выбор, и согласилась работать у миссис Хармони, в ее особняке с мансардой и с роялем черного дерева посреди гостиной. Лучше всего ее роль в этом заведении можно обозначить как «девица № 8». Вот так она и встретилась с капитаном Закаром, опрятным и подтянутым славянином, который нафабривал свои рыжие усы до абсолютного совершенства. Он очень скоро признал Элизабет своей любимицей среди обитательниц гарема миссис Хармони, посещая ее салон каждый раз, как его пароход с гребным колесом, носивший имя «Люси», заходил в порт Сент-Луиса. Через некоторое время он предложил: «Элизабет, красавица моя, почему бы тебе не бросить эту работку, где ты обязана мужиков дюжинами печь, что твои блины, и не переехать жить ко мне?» Элизабет покинула дом миссис Хармони в тот же день. Капитан Закар поселил Элизабет с Гилбертом на борту «Люси», в каюте, где стены были обтянуты бархатом, а в китайской напольной вазе высилась пальма. Элизабет никогда в жизни не знала такой роскоши.

А еще на корабле она неожиданно встретила почтительное отношение к себе. Когда она проходила мимо, матросы снимали перед ней шапки, словно она хозяйка корабля, а музыканты охотно показывали Гилберту свои сверкающие трубы. Со своей стороны, капитан Закар каждый день дарил Гилберту новую игрушку: тряпичный мячик или бирюльки, а то и набор метательных колец с ярко-красным колышком в придачу. Капитан Закар баловал Элизабет дорогими подарками, среди которых были полусапожки из турецкого атласа и зонтик от солнца, украшенный пионами, который она впоследствии завещала мне.

Досадным исключением среди всего этого доброжелательства было недовольство, источаемое Достопочтенным Райсом — корабельным священником. Он был баптистом той разновидности, о которой я не очень хорошо осведомлена, поэтому не могу сказать, существует ли она до сих пор. Единственным приветствием, на которое он оказался способен, было холодное «мадам». Он отказался признать Гилберта и отклонил просьбу капитана Закара крестить мальчика. «Этот чертов Достопочтенный сам не способен отличить Господа от блохи», — ворчал капитан Закар. Он часто говорил о том, чтобы списать священника с судна, однако так и не смог собраться с духом. Все это разочаровывало Элизабет в отношении многих вещей, но особенно в отношении к Богу: огорчительное чувство для женщины, стремящейся к вере.

Спустя некоторое время капитан Закар уплатил Достопочтенному Райсу такую большую десятину, что тот согласился окрестить Гилберта. В воскресенье, предшествовавшее обряду, — был июль 1834 года — они стояли в верховьях Миссисипи, в порту Ганнибала, и капитан Закар послал Элизабет в город — купить расшитого полотна для крестильной рубашечки Гилберта и четыре пуговицы. Вход в магазин сторожила овчарка. С покупками и ребенком на руках, Элизабет переступила через собаку и вышла из магазина в солнечный свет с чувством доселе неведомого, нескрываемого счастья.

«Люси» не собиралась отплывать дотемна. Элизабет любопытно было взглянуть на этот отрезок Миссисипи, и она пошла по дорожке к равнине, протянувшейся меж рекой и утесами. Летняя трава была влажной и теплой, жаркие лучи падали ребенку на лоб. Элизабет прошла примерно с четверть мили, когда набрела на небольшую толпу из двадцати — двадцати пяти человек, собравшихся в тени платана. К ним обращался мужчина лет тридцати, взгромоздившийся на упаковочный ящик, и говорил он так, будто перед ним было не два десятка, а две сотни, а то и две тысячи слушателей. До этого случая Элизабет не раз приходилось внимать людям, взывавшим к слушателям с упаковочных ящиков, ибо в тот период истории нашей страны пророки-проповедники бродили по малонаселенным районам, как медведи-шатуны в лесу. Но этот мужчина, тысячу раз повторяла она мне потом, не был похож ни на одного из них. «Подходите поближе, вы все, — говорил он. — Я должен рассказать вам одну историю».

То, что поразило Элизабет прежде всего, — это голос того человека. Звучавший чисто и ясно, словно колокольчик, он обладал необычайной силой, не требовавшей театрально выпучивать глаза или напрягать трепещущее горло. «Вы не поверите тому, что я вам расскажу, не оттого, что вам недостает мозгов или знаний, но оттого, что в это нелегко поверить. Однако, если вы сможете поверить моим словам, вы познаете истинную суть всех вещей и жизнь после этой жизни будет вам обеспечена».