1910-я параллель: Охотники на попаданцев (СИ)

Шеф же сейчас, на ночь глядя, принялся инструктировать новых операторов, у одного из которых уже был хороший фонарь под глазом, оставленный в качестве двойки за пройденный материал одним из помощников Огнемилы. Он не церемонился и давал тумаки направо и налево. Старшим и над глядунами и над телефонистами поставили Ваньку. Шеф сказал, что только ему мог доверять полностью, так как знал его ещё студентом. Для глядунов задача была не сложная — если возникнет на «сиятельном зерцале» яркая точка, позвать Ивана и ткнуть пальцем в то место, где точка была. Для связистов, совершенно не умеющих читать, провода подвязали разноцветными шёлковыми лоскутами. Там само по себе не сложно: идёт звонок, поднимаешь трубку и кричишь: «У аппарата!». Скажут соединить с кем-то, перетыкаешь шнуры по цвету и крутишь ручку. Парни тупили по-страшному, но кулак гридня и упорство Ваньки играло свою роль. Не сложнее, чем чукчу обучить. А эти хоть и через слово, но понимают сказанное.

Сашка опять поглядел на худенького веснушчатого паренька с подрубленными под горшок соломенными волосами. Со своим могучим ростом Никитин на голову возвышался над этим полуросичем, как он сам для себя прозвал этих пришлых. Сам-то он себя уже считал почти местным, ну что с того, что недавно, зато свой.

— Тебя как звать-то?

— Имя? Меня кликают Третьяком. Меня матька есть родила третимо, — ответил парень, переодетый в солдатскую гимнастёрку вместе со всеми своими товарищами. Вот чего-чего, а формы барон накупил за свой счёт много. Конезицу тоже отправляли переодеваться вместе с Ольгой Ивановной по магазинам готового платья и портным. Будут из неё польско-чешско-словенскую панночку делать для конспирации. Женщины задержались с примерками и вернулись затемно.

— Да уж, не заморачивались твои родители с именем, — буркнул Сашка.

— Мене по осени буде давати взросло имя. Отец строг яго наказ есть дал, ежи аз буде учил премудрости, буде дано имя Мирослав.

— А кто у тебя папка?

— Могута.

— Блатной, значит, — усмехнулся Сашка, но парень его не понял, лишь нахмурился, заставив пояснить сказанное. — Ну, не из простых.

— Знано сие, — ответил Третьяк, — отец при конезице о правуея руку сидит. Княжий стременной он. Есть гласил, аз есмь должен быти лучшим, да не посрамити рода нашаяго.

Никитин смотрел на этого шалопая, которого к нему юнгой приставили, и внутри него просыпался азарт, который последний раз посещал парня ещё по срочке, когда тот уже перед дембелем получил духов в подчинение. Азарт не злой, но задорный.

— Ну чё, салага, бум из тебя следопыта сотого уровня делать?

— Не уразумел, — растеряно отозвался юнга.

— Го за мной. Щас будем очки опыта и репутации зарабатывать.

Сашка бодро поднялся по лестнице, и подскочил к бывшей комнате шефа, занятой сейчас бароном. Подождав, пока его не догонит Третьяк, парень постучался в дверь начальника. Ту почти сразу открыл Максик, уставившись на незваных гостей, как вошь на гребешок.

— Чего стучитесь, как полоумные? Ночь уже, — тут же выпалил адъютант, через небольшую щёлочку.

— Я к боссу.

— К кому? — тихо переспросил подпоручик, скривившись, как от кислого лимона.

— К превосходительству.

— В приличном обществе, к коему ты не относишься, принято говорить: «Доложите-с его превосходительству о нашем прошении принять на аудиенцию», — зашипел адъютант словно кошка, которой на хвост чуть наступили.

— Мы к евошеству. Срочно, — улыбнулся Сашка. Ему уже доставляло удовольствие бесить этого прихвостня. Так же он донимал одного ботаника в институте, который возомнил себя пупом земли и центром солнца. Здесь немного иная ситуация, но параллели всё же есть.

— Вам не назначено. Если разбудите господина барона, вас высекут, как вороватых крестьян, — буркнул адъютант и попытался закрыть дверь, но Никитин подоткнул створ концом сапога, заставить Максимилиана побагроветь от бешенства. А сам Александр думал, что, если это утырок вякнет что-то в стиле «вам, быдло, не назначено», то сломает ему рожу кулаком. Прямо тут.

— Не высекут. Мы по поводу его сына, — с улыбкой продолжил Сашка.

— Извольте убрать свой лапоть, — выдавил из себя адъютант, пытаясь надавить на дверь, дабы выпроводить непрошенных гостей.

— Не изволю.

— Максимилиан! — раздался изнутри голос барона, — впусти.

— Да, ваше превосходительство, — ответил ему подпоручик и открыл дверь, отойдя в сторону.

Никитин злорадно улыбнулся и прошёл внутрь, позвав за собой Третьяка, который старался делать такой вид, словно все разборки его не касаются, и он здесь мимо проходил, но так уж вышло, что заблудился.

Барон полулежал на кровати, укрытый одеялом. Видимо, рана давала о себе знать, а после пережитого бегства и потрясения, боль навалилась вдвойне.

Возле кровати по разные стороны стояли тумбочка с зажжённой настольной лампой и журнальный столик с кучей бумаг, а Бодриков, одетый в белую нательную рубаху, держал в руках желтоватый листок, испещрённый мелкими строчками.