1910-я параллель: Охотники на попаданцев (СИ)

— Я копалась в себе, искала причины. Даже с хандрой слегла на долгие месяцы. А потом пришла к твоим друзьям. Оказывается, ты разом порвал не только со мной, но и с ними. Ты даже свои любимые лошадиные скачки забросил. Я специально попросилась у Бодрикова на работу. Я хотела выяснить, что случилось, но снова натыкаюсь на стену. Я устала, Женя. Или правильнее Евгений Тимофеевич? А может, ваше высокоблагородие?

Ольга замолчала и пошла дальше. За спиной хлопнула дверь. Я молча поднял глаза. Все сидели с огромным осуждением во взорах, и тут напряжение дня вместе с той тайной, что я хранил и прятал долгие годы, вырвались наружу, как перезревший гнойник.

— Я не имею права. Слышите, я не имею права быть рядом с ней.

Голос дрожал, становясь все громче и громче.

— Её муж умер, а я по какой-то нелепой случайности занял его место. Слышите, я тоже попаданец. И я не ее муж. Я просто не имею права быть с ней, даже если она восхитительная, красивая, умная и благовоспитанная. Моё присутствие может сделать ей только хуже. Я лишний в ее жизни!

Слова кончились, оставив тяжёлое дыхание и гудение газоразрядных ламп. Оставив вместо нарыва пустоту, которую нечем было заполнить.

— Вы весь чернилами и кровью запачканы, — ни с того ни с сего просипел больным горлом Сашка. Я сделал шаг и посмотрел в настенное зеркало. И вправду чернилами испачкан. Наверное, когда на Ваньку ругался, чернильницу расплескал.

— Извините. Зря я это. Всё зря, — проронил я и вышел.

Уже в кабинете я сбросил одежду, сменив на принесённый туда халат. Ванная комната была напротив, и я не замедлил ею воспользоваться. У самой чугунной ванной я долго стоял под шум бегущей воды, опершись руками на край и опустив голову. На душе скребли кошки, которых никак не получалось отогнать, душили сомнения, обычно не свойственные мне. Вода лилась, разбрасывая горячие брызги в разные стороны. Только потом, тряхнув головой и отгоняя дурные мысли, я сел в горячую негу, вытянувшись в полный рост. Какое все-таки счастье — теплородный котёл.

Вода все ещё лилась, и потому я не сразу услышал лёгкий скрип открывающейся двери и тихий щелчок закрывшейся щеколды. А когда смекнул, то повернул голову. Это оказалась Ольга. Она была одета в белый махровый халат и держала в руках откупоренную бутылку и два фужера. В ее глазах читалась странная решимость.

— Вы что здесь делаете? — ошарашено спросил я, прикрыв срам ладонями и поджав колени, которые оказались над водой.

Ольга поставила бокалы на край ванной, быстро налила в них вино, а потом одним движением скинула халат. Я замер с открытым ртом, разглядывая аккуратную грудь нерожавшей женщины, тонкую талию с красивыми бёдрами, ровные ноги и тёмный треугольник низа живота. А Ольга с лёгким всплеском села ко мне в ванную и подхватила бокал. Кажется, даже ее глаза снова изменили цвет с голубого на зелёный.

— Ну, давай знакомиться, — выпалила она, — я Ольга Ивановна Тернская. А ты?

Я поднял фужер, подержал немного, думая вылить его или выпить, а потом приложился к хрустальному краю.

Недурственное вино. Белое. Полусладкое.

Глава 11 Секс, Марк Люций и тайное общество

Я лежал на полу кабинета. Лёгкий сквозняк, мягко скользящий по паркету и взбирающийся на толстую медвежью шкуру, ставшую для нас тёплым ковром, едва заметно шевелил бурый звериный мех. Шкура до этого валялась свёрнутая сверху на шкафу в ожидании своего часа быть расстеленной перед рабочим столом или повешенной напротив трофеев. Я лежал на этой шкуре и глядел на свою коллекцию оружия. За каждой саблей, каждым мечом, каждым амулетом была своя история, своё приключение. Своё ожидание чуда и избавления.

Я лежал, ощущая рядом приятное тепло женского тела, ощущая цветочный аромат духов и лёгкий запах вчерашнего вина.

— Так как мне тебя, все-таки, звать? — тихо спросила Ольга, подняв руку и проведя кончиками пальцев по моему плечу.

— Марк Люций — это имя из прошлой жизни, которую уже не вернуть, — ответил я, переведя взгляд чуть правее. Там висели две едва просохшие черно-белые фотографии. На одной была толпа, склонившаяся над едва заметным средь людей телом. Фотография, полная тоски и одиночества. Человек вошёл в мир и тут же умер. На другой — младенец, завёрнутый в шкуры. Его держал на руках тепло улыбающийся Александр. Фотокарточка новой жизни, новых возможностей, новой судьбы. Это были не мои трофеи, а Ольги. Под фотографией младенца на криво вбитом гвозде висели амулет и нож.

Мы, пьяные от вина и секса, полночи их проявляли, и чуть не разломали фотостол. Ее стон слышали, наверное, все в этой усадьбе. Но нам было плевать.

А сейчас мы валялись нагишом на мягкой медвежьей шкуре.

— Марк Люций Евгений. Красиво звучит, — произнесла женщина, чьим трофеем я сейчас стал. Она вытянула обнажённую ногу, согнула в колене и положила мне на бедро. — А на руке у тебя даже шрама не осталось. Наша ведьмочка хорошо поработала.